Кап-кап... Капли с крана в белое жерло. Их голоса всё дальше с каждой секундой, мигает лампочка над зеркалом, отражается в прозрачной лужице у раковин. Кап-кап... Музыка стихла, теперь щётками гоняют битое стекло, ворчат на беспорядок. Мне наконец-то становится холодно, здесь, на кафельном полу, с необсохшей ещё головой. Сколько времени? Пара вечностей с его криков... С его "иди к чёрту"... Мама говорила, что если хлопают дверью - всегда есть шанс, что вернутся. Злость остынет, сойдёт пеплом с главного, и в коридоре вновь послышатся шаги. Правда, отца она так и не дождалась, но... Её надежда была с ней до самой смерти. Со мной нет и этого. Только продрогшее сломленное тело и ветра внутри, холодящие открытые раны. Но даже боль - не моя словно, словно с их голосами где-то там, за стенами... Где-то там, к нему ближе. А он был прав, я хотела убить ту дрянь, хотела, чтобы она чувствовала то, что внутри хрустело, чувствовала, как умирала я, видя всё это. Так зачем ему такая психопатка? Да здравствует, Амели, твой новый мир. Ты поклялась себе не впускать никого в свою проклятую жизнь, но исключением выбрала того, кому сама не сдалась... Проваливай в ту помойку, с которой вернулась, ты уже ни на что не способна, перебитая развалина, пустая стекляшка под ногами бомжа. Не нужная даже себе. Я поднимаюсь по стене, хоть кружится голова, поднимаюсь, лопатками цепляясь за плитки... Белое полотенце в смытой со щёк туши. Ты не способна ценить чистое, девочка. Не смогла сберечь единственное, что было святого у тебя. Он дал тебе подержать, в ладони твои опустил, доверяя. А ты смяла, скомкала, разбила. Вот и шагай теперь в те бараки, где и не слышали о чистоте, где и не знают, что такое смеяться по утрам и грызть яблоко на двоих, сочным хрустом дразня солнце. У тебя больше нет солнца, и некого винить, кроме себя. Сама потеряла, сама испугала его тем мраком, что прячется внутри. "Красавица и чудовище" - Дик познакомился с обеими твоими ипостасями, и ему хватило ума догадаться, какая из них важней. Хватило ума держаться от тебя подальше. И не ври себе, что он будет вспоминать, в его мире достаточно хороших женщин, чтобы обрезать память с нужного конца. Всего-то вытравить с плёнки неудавшиеся кадры, и он будет счастлив. Как и пару дней назад...
Я прохожу неровно и слабо по залу, где давно стихла суета, оставив лишь уборщиков и кого-то из труппы, шепотком по углам, усмешками, отвращением. Мои ноги с трудом не пересекаются, но скоро я не смогу их так хорошо держать под контролем, только бы вывести себя отсюда, только бы не дать им повода видеть моё унижение, участвуя в нём немыми зрителями. Но не все остаются в стороне, вот и Марио вырастает прямо передо мной, что-то шипит в лицо, тычет пальцем к выходу, брызжет слюной, старается... Я не слышу даже его голоса, я оглохла ещё в туалете, и в голове осталось только тихое "кап... кап"... но не надо быть Эйнштейном, чтобы уловить его мысль. Оставить в его ладони зачем-то подобранное в туалете полотенце и кивнуть, принимая условия игры, хотя кто меня вообще о чём-то спрашивал. Коридор кажется слишком долгим, невыносимым, затянутым, словно мёртвая петля вокруг шеи, я путаюсь в планах клуба, забываю, куда держала путь минимум трижды, натыкалась на кладовки и аппаратные, но, наконец, свежий воздух врывается в горло сладкими глотками свободы. Твоего запаха. Он останется во мне, Дик... Вместе с твоим силуэтом на ступенях лестницы, по которой я так неровно спускаюсь, принимая и твоё желание - убираясь из твоей жизни, прямо по адресу. К чёрту. Откуда пришла, как говориться. Шаг. Ещё один. Вниз. Кап. Кап... Моих так и не пролившихся слёз. Хотелось кидаться к тебе на шею и плакать, хотелось шептать, что всё позади, что я больше всего на свете боялась тебя потерять, что и так плохо закреплённую крышу снёс тот жест, который я никогда не прощу хотя бы своей памяти. Хотелось просить прощения, чихая на гордость и разглаживать морщинки твои. Хотелось просить... открыто и искренне просить дать мне шанс. Но... Всё это было бы слишком жестоко. По отношению к тебе. Ты заслужил этого свежего воздуха. Без моих духов. Ты должен дышать, должен, любимый мой. без своей психопатки. Ты достоин большего. Как бы банально это ни звучало...
- Я бы действительно убила её, - тихий, будто бы не мой даже голос, сипящий, сорванный, выцветший. Чтобы у тебя не оставалось сомнений. И доброй памяти обо мне. Да и какая к чёрту добрая память может быть связана с такой, как я? А я не свожу взгляда с дороги, что впереди, с магистрали, несущейся прямо к мосту, утопающему в рассвете.. Твоё дыхание тяжело отдаётся внутри, я, наверное, никогда не выключу способность ощущать, как отражается в моей груди твой выдох, - Меня предавали... Часто, крепко. И пришлось научиться не обращать внимания на то, что окружающие могут творить с твоими внутренностями. Поэтому я вряд ли бы накинулась так на любую другую женщину, обнимающую любого другого мужчину. Даже когда мой жених кувыркался со своей настоящей женой у меня дома, я не хотела убить. Никого из них. А тебя... - глубокий вдох дрожью прокатится по телу, - Тебя я боялась потерять больше жизни. Да и чего моя жизнь стоила до встречи с тобой? Ты открыл настоящее внутри, заставил жить, дышать... Чувствовать, что у воздуха есть вкус. Если в этом воздухе нотки твоего дыхания и запаха твоей кожи. Спасибо тебе за это, - нет, я не пыталась найти прощения в твоих глазах, не искала себе оправданий, к чему? Я знаю, как мерзко выгляжу в твоих глазах и знаю, насколько ты прав. Поэтому тихо и мягко улыбаюсь тебе, чуть опуская взгляд вниз, тихонько веду кончиком указательного по твоему виску и.. спускаюсь ещё на несколько ступеней ниже, - И не бойся других женщин, таких ненормальных больше нет на этом свете, - усмешка, чуть обернувшись к тебе, зачем-то пожатие плечами, кивок в знак согласия с твоим молчанием, и ещё несколько шагов по влажной от росы траве, прямо к дороге, ведущей к мосту, что утопает в рассвете. Я мечтала встретить рассвет с тобой, любимый. Вот и сбылось.

Всего несколько шагов от тебя, а воздух уже теряет силу, начинает душить, мнёт лёгкие сдутым воздушным шариком, причиняя настоящую физическую боль. Всего несколько шагов от тебя, а я уже не хочу жить, не вижу смысла ни одного из дней, где не будет твоих потрясающих улыбок, твоих приподнятых в удивлении бровок и морщинок на лбу, невозможных настолько, что хочется зацеловывать каждую снова и снова. Что я буду делать, родной мой, там, в этом грёбанном мире, мире-без-тебя? И на кой чёрт он мне сдался? И на пике слабости, на самой верхней ноте животного страха, я чуть задерживаюсь на пути, дико, сходя с ума в самом натуральном смысле слова, умоляя тебя не пустить, не дать сделать хоть ещё один шаг от. Хоть один ещё шаг без. Нет, я не вынесу... Ты прости меня, легче прямо здесь, у ног твоих пасть верным Хатико, обвив коленку твою руками, уткнуться носом куда-то в бедро и молить, люто, сладостно молить просто позволить остаться, рядом с тобой. Пусть собачонкой, пусть немыслимой тенью, пусть той безумной психопаткой, что не даёт тебе прохода, кем угодно, Дик, но... Но ты даёшь мне шанс, даришь ещё один вдох, просто подарив свой голос. Несколько слов. А я снова дышу, оборачиваясь к тебе с вожделением наркомана, снова живу, Дик!!! А потом... Потом эта самая жизнь кидается в мою пустую оболочку, срывая все стоп-краны здравомыслия! Твой запах! Твои объятья!!! Ты! Ты!! ТЫ!!! Я жмусь, боже, как же я жмусь к тебе, как же хочу ощущать, трогать, чувствовать. Твоё дыхание. Пальцы твои. Запах. Щетину. Бас. Ткань футболки. Крепость рук. Нежность кожицы мочки. Сладость парфюма. Подъём груди на вдохе. Тебя. Тебя, моего любимого. Тебя, моего немыслимого. Невозможного настолько, что хочется зацеловывать снова и снова, но я слишком боюсь, что это закончится, поэтому только вжимаюсь, только вдыхаю судорожно и часто, цепляясь кулачками за тебя, зажмуриваясь в остервенелом желании не просыпаться. Ты только держи меня, родной мой!!! Сжимай так, чтобы кости трещали, чтобы чувствовать, силу, жажду твою, тебя самого чувствовать. Каждой клеточкой ощущать голос твой, выдох твой, вдох твой, всё, всё, что с тобой связано. И любить. Любить отчаянно, немыслимо, сознание теряя в тебе и тобой же переполняясь! А ты шепчешь о том, что нам с тобой не знать спокойствия, я кусаю губы и превращаюсь в маленький комочек от этого "нам с тобой", пытаясь уместиться в нём вся, пытаясь только в нём и жить, жить, Дик, по-настоящему! Собирая с кожи твоей чуть солёные запахи, с губ твоих - сахар и виски, с дыхания - океанскую свежесть, столько воздуха, что кружится голова. И может, это безумие, но я слышу, слышу, как ты хочешь меня в каждом твоём дне. И вот тогда меня уже не хватает на здравомыслие, - ДИК!!! Боже!! Родной мой!!! Любимый!! Дик!!! - и навзрыд, слезами, которых щёки уже и не помнили, всхлипываниями, сотрясаниями, истерикой тихой... К груди твоей прижимаясь ребёнком, младенцем, в кулаке сжимая всю ткань от твоей футболки, и не находя покоя. Я рыдаю, откровенно и сдавленно, поливая кожу шеи твоей водами солёными, честными, сколько же боли выходит, сколько страхов, сколько невозможных страданий от мысли одной, что придётся без тебя. Я вспоминаю, как собиралась уйти и новый удар, с новой силой расплаканной девочки, маленькой, сжатой в комочек, твоей девочки. Забери меня, Дик, в ладонь свою забери, в кулак, выжимая из тела моего всё это, я оставлю в нём только самое лучшее, для тебя лишь, родной мой, для тебя лишь, немыслимый. Только... Только... - Ты прости меня!!! Прости меня, слышишь?!?! Прости! Прости! Дик! Я сделаю всё для тебя! Даже спокойствие! Всё, что угодно, Дик! Только... прости... - и к лицу твоему своим сырым, своим искренним прижимаясь, я вся залезаю на тебя, вся в ладонях твоих, содрогаемая от вдохов рваных, влажных ещё совсем, я вся твоя, вся, от кончиков пальцев ног до этой глупой макушки, -Ты-всё, что у меня есть, всё, о чем я могу только мечтать. Всё, Дик! Ты-всё! - и я не хочу больше пачкать тебя словами, не хочу выражать всё это бессмысленностью пустых звуков, я просто касаюсь губ твоих в поцелуе, нелепом, странном, но таком нужном, таком вожделенном... Словно умирая от жажды, губами приникаешь к капли воды, и в ней-одной умещаяется вся твоя жизнь. В тебе моя уместилась, любимый... И я целую тебя, жарко и жадно уже, целую, даря всё тепло, что для тебя копилось, целую, брови вздымая от трепета и чуть поскуливая от него же, вся дрожу в твоих руках, вся... для тебя... Только почувствуй. Не отпускай только...

Ты не просил спокойствия, но сам был им для меня... Твои поцелуи собирали слёзы, голос дарил умиротворение душе, глаза, что так трепетно, так нежно смотрели в мои заставляли ощущать невообразимую гамму эмоций самых ярких оттенков и каждую - с твоей подписью. А я лишь крепче прижималась к тебе, молча и счастливо разглядывая любимые черты, я так и не поняла, за что ты ещё терпишь меня и когда успел так сильно нагрешить, чтобы тебе послали такое наказание (никак Пап Римских перестреливал пачками), но откровенно плевала на все причины и следствия. Потому что ты не будешь жалеть, любимый мой... Никогда-никогда не вспомнишь этот день горечью, что могло бы иначе быть, и я всё для этого сделаю. Твои глаза улыбаться будут, они забудут, что значит - видеть гнев, видеть животное нутро, видеть плохое. Мы купим краску любимого цвета и перекрасим ею весь мир! Пусть этот будет серебристый, можно? Тот самый, что мерцает в глазах твоих ласковых, отдавая теплом и нежностью. Цвет моей души, новой, рожденной только сейчас в поцелуях твоих, голосе и желании быть со мной, - Я не могу тебе этого обещать, Дик, - тихо, в губы твои, совсем редко распахивая глаза, совсем пьяно любуясь тобой, - Вдруг ты слишком привыкнешь к безумию? Тогда спокойствие станет его новым витком, - улыбка мягче нежности и совсем детский, не знакомый мне тихий смех, - Всё-всё-всё, я не дам тебе покоя, мистер Анджело! Торжественно клянусь! - ответственно чеканя клятву, я прикрываю глаза, подставляя лицо поцелуям твоим и замирая, дыханием, мыслями, всем телом, превращаясь в осязание, и всё-таки умудряюсь целовать в ответ, умудряюсь и губы твои ловить, чтобы дольше, чтобы жарче, чтобы слаще, - Ты просто не там целуешь, - оправдываюсь я, снова касаясь губами твоих губ, чтобы засахарились, чтобы кристалликами сладости замерцали на кончике твоего языка, чтобы пряный вкус тягучей патокой обволакивал всё внутри. Как у меня сейчас от этой невероятной твоей близости, и улыбок твоих, за которые жизнь отдать хочется, и тех самых бровок, вздымающихся вверх, и морщинок, которые я всё-таки целую, как и обещала, каждую, снова и снова, обожая, лаская, любя, - Так у неё есть имя... - недобрым блеском вспыхнут мои глаза, но снова прикроются, потому что ты целовал уже мои губы, а это самый лучший способ забрать остатки разума у твоей умалишённой, - А с твоей грубостью мы придумаем, что сделать, - не хочу, родной мой, вспоминать её, ещё больно, ещё так больно от этих чёртовых пальцев, что касались тебя, я видела, как касались... И вряд ли когда-то найдется средство от лютой ненависти к каждой, кто захочет тобой обладать, кто позволит себе больше, чем взгляд издалека... Это вздымается изнутри, это топит в себе, заставляя захлёбываться и не вырваться, нет, не совладать, - И да, я-таки оккупирую всё твоё тело! И чего я так скромничала, ума не приложу! Надо было сразу это делать, - тихая улыбка, в твои губы, измазав их солнечным светом, что льётся изнутри от твоих взглядов, твоих поцелуев, твоих слов, - и не только тело... но это уже не оккупация... я переезжаю вот сюда, - уверенно и вопросительно, вместе и сразу, я кладу ладошку на твою грудь и чуть склоняю на бок голову, в ожидании твоего ответа, в ожидании твоего голоса. А пока ты дарил мне то, что не был обязан дарить, что после всего случившегося вообще никогда могло не сойти с твоих губ, но всё же... Ты объяснял... Объяснял и я в щемящей благодарности в губы твои шептала, - спасибо тебе, Дик... - и ты поймешь, за что! Поймешь, отчего к глазам снова подступает влага, совсем другая, сладкая, счастливая влага (и кто только открыл этот крантик), -ууу, я даже не начинала, мистер Анджело... - многообещающий кивок и улыбка, я целую тебя в кончик носа, и по нему же касаниями губ забираюсь к переносице, я шепчу морщинке между бровей, что - а вот тебя здесь больше не будет... мы выменяем тебя на сотню морщинок вот здесь, - и целую, ласково, невесомо совсем, височки ближе к уголкам твоих глаз, пока ты уносишь меня в клуб, пока на распахнутый зев Марио мы одновременно срабатываем средними пальцами, пока смеёмся друг в друга, а я шепчу тебе, - у тебя был последний шанс сбежать, Дик... ц-ц-ц, дорогой, теперь тебе ничего не остаётся, кроме как терпеть... - и новый поцелуй, уже жаркий, уже сладостный, головокружительный, неимоверный! Боже, как давно хотелось почувствовать космос, в который мы взлетаем с тобой тут же, как же хотелось ощущать тебя каждой клеточкой, жар твоих губ, их волнующий трепет, их властность и ласку, их невообразимую пухлость, Боже! Ты слышал этот стон? Да его  слышал весь штат, -вот эээто, и вот... вот эээто, - и поцелуями ласкать твою шейку, забираясь под ворот рубашки, нет, без похоти и вульгарности, нежностью самой, как только могут маленькие девочки от трёх до пяти, с обожанием и святостью, душой самой целовать, - С удовольствием, big boss! Твоё слово закон для меня... и отличный повод для... ммм... какой накачанный, - а вот тут уже девочка внутри уступала место жадной до тебя тигрицы, ведь мои пальчики уже забирались в задний карман твоих джинс, и, конечно, не в тот, что нужно, но и здесь проводили отменный обыск, словно ключи могли спрятаться в швы, а может, может куда-то в складки ткани, которую отменно разглаживала моя ладонь прямо на твоей, простите, заднице, -так, не здесь... - и вот вторая ладошка юркнула в поисках истины, и с разочарованием-таки наткнулась на ключи, вот только не спешила их вытаскивать, - Боже!!! Нет, ты скажи, какие части твоего тела не совершенство?!! - практически возмущенно, я уже вытаскиваю ключик, вдевая его в замок двери, прямо за твоей спиной и... и впиваюсь в губы твои, ошалело от своего невероятного счастья, - ммм....ммммм, Бог ты мой, Анджело!!!мммм, - и преступным было говорить что-то, преступным было отдавать губы каким-то нелепым словам, ведь всё, чего они вожделели, это твои поцелуи, это твои сладостные ответы, твоя страсть, твоя нежность... Мы вваливались в твой кабинет и пропадали друг в друга, я только с трудом успевала захлопнуть дверь за спиной, и снова обвивала руками твою шею, чувствуя, что мы уже вряд ли сможем стоять, точнее ты вряд ли сможешь стоять, пока я так уютно сижу на тебе, обхватывая ножками самый необычайный на свете торс. И выдохи сбиты с опоры, пульс колотится новыми, задорными битами, ты смотришь в мои глаза, ты отражаешься в них, любимый... и просишь... просишь о том, от чего я бы хотела тебя уберечь... - Дик... послушай, -встревоженность в голосе, волнение, трепет... за тебя только, ты услышишь, - это не лучшее место, где тебе бы стоило появляться... да и моего там - только сумка с вещами, так и не разобранная, потому что... там это попросту опасно... Я бы не хотела, чтобы ты видел... тот район... - услышь меня, умоляю! Почувствуй, как рвётся к тебе взволнованное, мятежное сердце, как ладони заглаживают морщинки твои, тут же пускаясь по плечам, как я вся хочу превращаться в твою защиту, да, мой сильный зверь, - Ты только не подумай, что это не доверие... Я живу в Бронксе, в чёрном квартале, -мой взгляд серьезен и просит простить его... Меня простить за то, что тебя снова мажет собой этот гнилой мир, стоящий за моими плечами, - свой дом я потеряла, сбежав из Лос-Анджелеса... - я улыбнусь, нелепо, но искренне, пожав плечами, только бы не расстраивать тебя этим, - Но мы могли бы снимать квартиру! Вместе, а? Как тебе?