Парадоксально, но ведь существуют те редкие моменты, когда и огню со льдом суждено просуществовать бок о бок некоторое время. Не то, чтобы это очень уж долгий срок, как правило, напротив, срок невелик: огонь затухает под воздействием воды, в которую обратил скованный холодом лёд. Лёд отступает, шипит едва разлечимо, будто разозленный кот, который, однако, как минимум пока, не намерен вступать в драку; происходят метаморфозы, и вот уже струи прозрачной жидкости крадучись стремятся неуклонно к огню, который тоже начинает шипеть, не выдерживая «объятий» воды, что сулит погибель.
   Игритт не выдерживала даже просто присутствия Сноу, похоже. Можно было даже не проверять никакими «объятиями». Она сразу шипела, искрилась, взвивалась, подобно ущемлённому и атакованному пламени, ввысь, до самых небес, что были так высоко над головой; желала обжечь и оттолкнуть угрозу. Но что до этого льду, верно? Лизнувший язык огня лишь пустит трещину по корке, вызывая почти неслышимый звук и почти незаметный надлом на гладкой поверхности, но никак не опалит. Только потом, следующий выпад нарушит соединения в корке, разобьёт плотный ряд молекул, единый в своей неподвижности, и всё зашевелится, появится реакция. Так было и с бастардом лорда севера, поцелованная огнём будила в нём отклик. Сперва он просто молчаливо и не очень выразительно терялся – хотя, мимика у него была всё же выдающаяся по легкости своей расшифровки – затем, он уже отвечал, ввязывался в спор, поддавался на провокации. Т а я л. А вот Игритт пока, похоже, не спешила затухать и вовсе не испытывала угрозы со стороны южанина. Он был просто соседом, что мешался, не оставлял в покое своим присутствием.
   И если вода притягивает далекий для неё огонь, то и огонь притягивает к себе воду, манит. Так было и со своеобразной парочкой. Которой волей судьбы предстояло оказаться хоть и на пару дней, но наедине. Сперва это были столкновения их характеров, позже, Джон всё же оказывался мягче там, где одичалая была жёстче. Совпадение ли? И он бы солгал… Впрочем, не так. Он  л г а л. Лгал себе6 что она вовсе его не притягивает, но отчего же тогда он постоянно втягивался в разговор-спор? Отчего, было так обидно слышать, «ты ничего не знаешь». И это «Джон Сноу», произнесённое непередаваемой интонацией, присущей только этой рыжеволосой. Никто, никогда не обращался так к нему прежде. А здесь… Она злилась на него, жалила и в тоже время сочувствовала, считая явно ребёнком.
   А этот ребёнок всё же не был малым. И хоть не хотел, но отлично чувствовал тогда тепло чужого тела, как оно двигалось, потиралось провокационно, недостойно благородных мужей Ночного Дозора. И поскольку действия были недостойные, то брюнет старался отгородиться от них, но куда уж там. Всплывали потом воспоминания, позже.
   Позже, когда он оказался пленником, что был свободен, но которого умело вели в самое сердце одичалых, должно быть, самое страшное место для мужа дозора, где он повстречается не только с настоящим пронизывающим холодом, царящим на просторах за стеной, но и с воплощением одной из угроз, от которой он должен защищать всё королевство. Позже он оказался лицом к лицу с Мансом. Позже, он невольно становится частью того мира, которому должен был противостоять, как страж. Позже, ночами он вспоминает, как вертелась тогда девушка. И позже, он задаётся тогда вопросом, действительно ли всё так просто?

Твой голос, когда он прозвучал тогда впервые лишь для меня. Ты говорила о себе, об огне. Спрашивала и повелевала. Стремилась обжечь меня словом. … Как было множество раз после. Насколько ты стремилась в действительности принести мне урон? Или ты просто проверяла? Прощупывала, ища место послабее? Нашла ли? Знаешь ли теперь, что меня почти не задевает твоё «ты ничего не знаешь»?

Ночами – Сноу сам перестал уж помнить тот момент, когда это началось – он вспоминал яркий цвет её волос, что заметить на бесконечных белоснежных просторах было несложно, вспоминал, что яркие пряди пахли солнцем, будто были сотканы из его лучей, пахли пламенем. Он вспоминал россыпь её веснушек, будто не видел подобного прежде. Вспоминал её голос и слова, что она говорила ему за день. Вспоминал её наглость.
   Наглость, с которой встретился вновь. Её слова хлестали по его щекам – он ощущал это – будто те не успели уже потерять свою чувствительность за те дни, проведённые на холоде просторов земель за Стеной. Наглость, с которой она так легко отбирает его меч. Называет это кражей, называет его меч – своей добычей. И убегает. Мелькает впереди всполохами рыжего.
   И уж следовало бы поумнеть, да, Джон Сноу? И уже  з н а т ь  нрав одичалой, характер Игритт. И проявлять знания. Но может, быть неразумным ребёнком – просто выгоднее? Просто, хочется обманываться.
   Быть ребёнком – вообще проще. Не знать ничего. Не знать страха, веселиться, притворно хмурясь, бежать за девушкой, едва не падая на очередном повороте. Но есть одно «но». И имя этому «но» – взросление. Всегда наступает этот момент. Вот и сейчас оставаться ребёнком не представляется возможным.

Парень озирается по сторонам, опять включается механизм в его голове, стоило только заметить, как Игритт откидывает в сторону не только свою добычу. Поблескивают влажностью своды пещеры. Это место действительно занимательно и не только из-за девушки перед ним. Вызов, и невозможно не посмотреть теперь в лицо одичалой. Конечно, он и так знал, еще там, снаружи, к чему был всполох.
   – Игритт, – его голос отдаётся мягким эхом, что стихнет здесь, в этом пространстве, затеряется в шуме воды. Он наклоняет голову, и взгляд его чёрных глз весьма выразителен. Он не просит, нет. Он всем своим видом выражает мысль, что это вот всё сейчас происходящее – плохая задумка. Ненужная им. Ведь тогда что-то надломится.
   И надламывается. Он надламывается, ворона, страж. Вот, что происходит.
   Она ведь не останавливается на полпути, доводит до конца. Её пальцы расстегивают с лёгкостью застёжки на тяжёлой шкуре, что скрывала под собой хрупкое тело. Такое хрупкое, что Сноу удивлён – не то слово! Он поражён угловатостью её плеч и локтей. Теперь она кажется ему подростком. А он сам, не подросток ли? Со всей той его неловкостью и угловатостью в их общении. Но нет, доказывает обратное, действуя, как подобает мужчине: он подходит к ней. Смотрит сперва лишь в её глаза, не замечает, что сократил дистанцию, что сделал шаги. Его губы, сухие и холодные, согреются от её губ. Он целует её, поддаваясь воле, будто не своей, чужой. Будто кто-то иной сейчас начал жить в его теле, управляя его действиями. Его язык проходится по её губам. И он, будто отступает, на самом же деле, сделав еще полшага, последние полшага. Джон опускается постепенно, целуя горячую кожу под своими губами, подбородок, ключицы, грудь. Его тянет вниз, всё ниже. Будто его вот-вот затянет туда, под землю. Опустившись на колени, он касается прохладным кончиком носа её впалого живота, наклоняет голову, ласкаясь в незатейливом жесте, вдыхая тёплый запах женщины, ощутимый, но не такой сильны, как там, ниже. Лизнув кожу под аккуратной выемкой её пупка, он устремляется ниже раскрытыми губами. Ему хочется целовать её, везде. А особенно между ног. Это кажется весьма правильным решением. Чуть наклонив голову, он почти не замирает, не даёт передышки одичалой, сжимает пальцами её бедра, проникая языком в щель меж её нижних губ.

[AVA]http://funkyimg.com/i/218iS.jpg[/AVA]
[STA]know nothing[/STA]
[SGN] [/SGN]
[NIC]Jon Snow[/NIC]