[NIC]Dale Wernen[/NIC][STA]the artist[/STA][AVA]http://s017.radikal.ru/i410/1507/16/6ae738055cd9.png[/AVA]

Белое и золотое. В голове проявляются воспоминания о детских завтраках, и прикосновения руки матери кажутся реальнее происходящего. Молоко заставляет хлопья оживать, и маленький мальчик старается понять, что ему хочется больше: запечатлеть этот момент или насладиться размокающими хлопьями? Локоны матери, золотые, и ее почти белоснежная кожа. Резко моргая, Дэйл возвращается к настоящему: перед ним возвышается скульптура малейшими деталями повторяющая его мать. Сейчас, глядя в ее холодные глаза с теплым, несмотря на пустоту металла, взглядом, он жалеет только о том, что она не может увидеть имя своего сына и что ему не хватило смелости изобразить ее раньше, когда ее волосы были длиннее, а кожа не была тронута морщинками. В его ее скульптуре моно было увидеть каждую впадинку и любой рубец; скользя по ним пальцами, мужчина вздрагивает от холода золота, а затем расплывается в улыбке.

О том, что мать не застала момент триумфа, без преувеличений, своего сына действительно стоило сокрушаться: Дэйл Вернен – один из самых уважаемых и перспективных художников современности. Его имя известно на весь мир, и в самый шумный весенний день его работы привлекали не меньше внимания, чем произведения, покоящиеся в Лувре. Восхищение и непонимание – наверное, проще всего представить чувства публики именно так. Золото более привлекательно своей ценой, однако текстура холста и мазков масла, запомнивших ворс кисти творца, приятнее и понятнее людям; золотые скульптуры руки Вернена – больше, чем фигуры из золота. Возможно, именно поэтому его называют отцом будущего скульптуры, хотя не раз он оспаривал абсурдность этого выражения, принижающего значимость других художников, в прессе. Считал ли он себя таковым? Да, считал.

Стремление взять интервью у самого Дэйла Вернена сам Дэйл Вернен понимал (это было одним из многочисленных аспектов его популярности, ласкающих его самолюбие), однако скоро ему наскучило отвечать на однообразные вопросы, и даже искреннее восхищение в глазах его почитателей не мотивировало к созданию новой статьи. При этом Дэйл с удовольствием участвовал в фотосессиях для разных изданий: страсть публики к его лицу и возможность украсить золотом, хоть и не в прямом значении, страницы журналов его даже забавляли. Почему мастера заинтересовало участие в создании раздела в «Нью-Йорк Артс»? Возможность отбиться на пару месяцев от прессы и перспектива увековечивания своего имени и своих позиций в более-менее приличном издании, очевидно. Дэйл не ждал от этого сотрудничества ничего примечательного, оттого его сильнее удивляло его стремление поскорее начать работу. Весь мир существовал для Дэйла Вернена, и совсем скоро с ним связался работник издания. Чудесно.

Мужчина застегивает золотые запонки и улыбается отражению в зеркале: в интерьере своей спальни, больше напоминающей хоромы королевского дворца, он выглядит совсем просто, однако стоит ему выйти на пасмурные улица Нью-Йорка, его свет будет привлекать внимание каждого. Усмехнувшись своим размышлениям, Дэйл про себя отшутился, что когда-нибудь ему надоест хранить в себе столько самоуважения, и он начнет дарить его людям как он дарит сегодня искусство. Надевая тончайшие печатки телесного цвета, мужчина думает о предстоящей встрече. Он никогда не готовился к интервью: ему было нечего скрывать и едва ли журналист мог подобрать неудобный для Вернена вопрос. Лиам Уайт, что он из себя представляет? Не стоит думать о Дэйле как о разрывающемся от самовлюбленности недоноске: мастер был очень внимателен к деталям, к контексту, к людям; его нельзя было назвать глупцом или рабом своего таланта. Создание золотых скульптур – та форма, в которой Вернен выразил свое призвание быть художником, и к этому его вела тернистая дорога. Он без пренебрежения относился к благотворительным вечерам, где большая часть гостей не соответствовала его уровню, однако в отличие от многих не обманывал себя, прививая несвойственное натуре стремление помогать несчастным, а поступая так скорее оттого, что на это у него была возможность. Нередко Дэйл Вернен сам выступал спонсором или организовывал мероприятия для художественной элиты. К своим фанатам, почитателям, мастер относился с уважением, хотя зачастую без особого интереса: обожание себя и своих работ он считал результатом своего труда, и если бы его забавляло это хоть на толику меньше, он бы не посещал собственные выставки, давая шанс посетителям увидеть и его, ценнейшее из творений Дэйла Вернена. Ему нравилось наблюдать за происходящим вокруг его персоны: чувствуя себя и режиссером, и популярнейшим солистом, тяжело было не наслаждаться предвкушением, а затем и залпом бурных аплодисментов публики.

-Прошу прощения за опоздание, мистер Уайт, - Дэйл кивает и чуть наклоняется вперед в знак приветствия, затем присаживается на свое место напротив собеседника, который, кстати, немного смущен, но старается не подать вида. Вернен улыбнулся. –Рад встрече с Вами.

Вдыхая аромат вина, заказанного его спутником, мужчина ставит плюс в графу с его именем: у него хороший вкус. Дэйл никогда не судил о людях по внешнему виду (зачем, если все становится понятно буквально с первых слов незатейливой беседы?), но сегодня он позволил себе угадать, насколько его внешнее несоответствие художнику совпадает с его компетентностью? В его глазах мерцали сотни огней, и Вернен был готов поставить на него максимальную ставку.

-Почему искусство? – начинает беседу Дэйл. Он улыбается, и ему действительно интересно, что ответит его собеседник о выборе своей профессии. Слушая, как молодой человек рассказывает о своем деле, мастер переносится на десять лет назад и слышит в его интонациях свой голос.
-…у Вас этого спрашивать не приходится, - подытоживает Лиам.
-Отнюдь. У меня была чудесная перспектива стать юристом в среднячковой компании, но на это моих способностей не хватило.
Журналист издает смешок, не воспринимая слова Дэйла всерьез. Беседа становится неформальной, и уже спустя пару взаимных вопросов мужчина и его собеседник смеются над нелепой ситуацией, из-за которой Дэйл стал реже искать встречи с журналистами.

Мастер неприкрыто рассматривает посетителей ресторана. Люди… Их движения такие резкие, они обезображивают свои губы бранью, едва различимой, или непристойным шепотом, искривляющим их улыбки. Навесив на себя дорогие одежды, люди испортили свою кожу, а залив собственный аромат тошнотворными духами, лишили себя той неосязаемой привлекательности. В поиске вдохновения, Дэйл Вернен никогда не прибегал к красоте видимой: его редко интересовали идеальные формы, не соответствовавшие его собственным идеалам. Однако, испытывая отвращение к природе этих людей, художник не мог ими не восхищаться: ведь если бы они перестали портить себя, в чем заключалась бы миссия Дэйла Вернена? Зачем оставлять в истории то, что имеет каждый? Людям, несовершенным и в поисках идеала лишь отдаляющимся от него, необходимо дать возможность стать частью чего-то большего, стать лучшей вариацией себя, и это – мой дар.
-Мистер Вернер, не хочу показаться грубым, но мне искренне интересно, о чем Вы сейчас задумались?
-Кто, на Ваш взгляд, из присутствующих самый интересный персонаж? – Дэйл внимательно смотрит на Лиама.
-Я… я не знаю, каждый из них по-своему интересен, - журналист пожимает плечами.
-И что заставляет это быть Вашей правдой? – Кажется, Лиам старается понять, почему это так интересно Вернену, потому что тот явно подводит его к чему-то.
-Они все разные. Непохожие друг на друга. Не…
-Несовершенные, - теперь огоньки горят и в глазах мастера, и если кто-то сравнит это с безумием, его собеседник будет видеть в этом страсть, силу и необыкновенный дар. Дэйл расплывается в улыбке и коротко смеется, сбрасывая напряжение. Как скоро Лиам привыкнет к манере общения Дэйла Вернена?

Когда Лиам предлагает свою схему работы над материалами, мужчина внимательно рассматривает татуировки на обнаженных частях его рук, его шее. Заметив это, молодой человек остановился и легко улыбнулся.
-Мне нравится, что у нас есть повод для беседы: я выбрасываю себя, свои чувства в мир, облачая их в скульптуры, а ты собираешь весь мир в себя, делая зарисовки на своем теле; я творю произведения руками, а ты складываешь их по слогам.
Вернер посмотрел на молодого человека в упор, выжидая его реакции, и когда тот оторопело уставился прямо в глаза мастеру, последний изогнул губы в улыбке.

-Мне кажется, мы можем поснимать у меня в студии; вряд ли удастся запечатлеть процесс создания скульптуры, потому что я пока не планирую новых проектов (Или планирую?), но читателям может быть интересно, что стоит за моими работами.
-Да, более того, как иллюстрацию к… этому материалу… можно будет использовать коллаж из фотографий Ваших скульптур в выставочных залах по всему миру: Золото Вашей руки словно объединяет людей в их понимании прекрасного.
-Мне нравится, - пожимает плечами Дэйл.

-Мистер Вернен… - Лиам и Дэйл стоят на улице, и несмотря на то, что машина Дэйла уже прибыла, их беседа продолжается.
-Мистер Уайт, как насчет того, чтобы начать уже на этой неделе? Мне кажется, первый блок обрисовался уже сегодня. Не хочу, чтобы Вы думали, что я хочу побыстрее с этим разделаться или каким-либо другим образом омрачнить готовящийся выпуск; просто имейте в виду, что я готов начать работу.
-Это… это потрясающе! – Он радуется так искренне. - Спасибо, мистер Вернен! Для меня, для нашего издательства, для наших читателей… - В его глазах вспыхнуло еще больше огней. - …очень важно, что Вы подходите к этому выпуску с таким вниманием. - Он восхищен, но это другая эмоция, она живая. – У меня есть еще пара наработок, и я покажу Вам их в следующий раз. - Он не следует за тенью моей известности, он старается поймать ее, как ребенок. - Это по праву можно будет считать золотым выпуском «Нью-Йорк Артс». - Он верит каждому своему слову и каждому своему чувству, и в этом его сила. – Он будет в бело-золотых тонах…

Я хочу прикоснуться к нему.

Отредактировано Florence Candle (2015-08-16 20:27:39)

[NIC]Dale Wernen[/NIC][STA]the artist[/STA][AVA]http://s017.radikal.ru/i410/1507/16/6ae738055cd9.png[/AVA]

Едва ли удастся освободить мысль о том, что Дейл Вернен жаждал грядущего интервью с журналистом из «Нью-Йорк Артс», от откровенной лести: мастер все эти дни провел со своей новой Скульптурой и почти позволил себе забыть о предстоящей встрече. Однако завидев мужчину на пороге своего дома, Дейл искренне ему обрадовался; даже больше, чем как никогда уместной сейчас своей тяге к порядку: незапланированно-запланированный визит Лиама не доставит гостю неудобства, равно как и не застанет художника врасплох. Широко улыбаясь и приглашая журналиста в дом, мужчина ловит его быстрый взгляд на своих перчатках. Невидимой дрожью осознание того, что Дейл прячет свои руки от Лиама не из-за своей брезгливости к последнему, но для его же спасения, опускается на плечи мужчины, и, кажется, это слишком неприлично – оставить гостя наедине с собой на эти несколько… секунд.

Лиам влюбленными глазами скользит по стенам комнат, предметам интерьера, личным вещам мастера, идеально совпадая с каждой новой текстурой и словно проникая порхающим мотыльком в тонкие материи самых грубых вещей, и мистеру Вернену на мгновение становится противно оттого, что все его вещи слишком грязные для искренности его гостя. Мужчина не мог найти объяснения своей заботы о Лиаме: большинство его вылазок в круги менее состоятельных, чем он сам, были либо из любопытства, либо от скуки, либо для возвышения своего имени – все перечисленное не подходило к настоящей ситуации, и это было интересно. Возможно, Дейл хотел увидеть в нем своего друга, однако для него совершенно очевидно, что вся сила его взгляда, его умение захватить красоту этого мира в одном мгновении, что сравняло его с величайшими художниками в истории, предназначалось не для этого. Впрочем, Лиам был слишком наивен, и даже если он будет готов приблизиться к Дейлу, он не догадается о своих возможностях и продастся своему детскому восхищению.

Дейл Вернен любил свой дом. Он не допускал мысль, что кто-то смог бы сделать его жилище хоть сколько подходящим для мастера, кроме него самого; именно поэтому практически все здесь было создано самим мистером Верненом. Сдержанность, текстуры и порядок. Открывая заново для себя свой дом со своим гостем, Дейл отмечал, насколько тонкий у него вкус. Однако журналисту было явно интереснее, чем мистеру Вернену; сдержанная радость Лиама, конечно, развлекала хозяина дома, но этого было недостаточно. Примечательно, что золото в интерьере мелькало лишь изредка, однако был один зал (комнаты… едва ли «комнаты» в доме Дейла Вернена можно так назвать), воздух в котором словно замерзал от неприступности золотых жителей – мастерская. Для любого художника двери в мастерскую – врата его души, обнажение настоящего себя и наиболее уязвимое место; для Дейла Вернена мастерская была сосредоточением его энергии и, позволяя себе простые сравнения, нерушимой крепостью. Мастера окутывала пелена не высказанных гостем восхищений, и это ощущение гораздо приятнее касания изысканного шелка. Ему было абсолютно не важно, какими видят зрители его скульптуры: осознания того, что он создал лучший мир для каждой из них, было достаточно. Лиам, Лиам, Лиам… Он так увлечен произведениями Дейла, что лишняя минута его беспорядочных скитаний по золотой армии Вернена разочаровала бы мастера окончательно. Однако его взгляд замирает на свежей Скульптуре. Дейл борется с искушением запомнить Лиама Уайта таким – откровенным… и позволяющим проникнуть в свою жизнь чему-то новому – лишь потому, что он уверен – он себя еще проявит. Художник заставляет гостя оторваться от дразнящей его скульптуры, и если поначалу это забавляет хозяина и заставляет Уайта смущаться, то со временем, с каждой новой темой непрекращающейся беседы, с каждым новым бокалом красного сухого (Дейл редко отдает предпочтение этому напитку), Скульптура или воспоминания о ней (когда он успел так нагло похитить ее образ?) продолжают смущать Лиама и забавляют Вернена куда меньше. Это его Скульптура, и не коснись его пальцы этих ресниц, запечатленный юноша продолжал бы бесцельно слоняться по городу; само ощущение, что чаши весов потрясения гостя в неверной пропорции разрушили все равновесие момента – мужчина восхищался красотой Скульптуры, но не изысканностью рук Дейла Вернена, ее создавшего, – заставляло сердце мастера гореть. Резко замолчав, Дейл привлек внимание так скоро хмельнеющего Уайта.

–Дейл… Мистер Вернен, я восхищен Вами, – Это не извинение, но попытка Лиама оправдаться перед собой, словно он почувствовал негодование мастера (конечно, он почувствовал).
–Если ты попытаешься соврать, что вкус твоего восхищения – не терпкая вуаль редкого сорта, попавшего в мою коллекцию прямо из винодельни непревзойденного мастера, я посчитаю тебя гнусным обманщиком, – Дейл отпивает вино, и Лиам, моментально меняясь в лице, разражается смехом. Вернен приходил в восторг от таких перепадов в настроении гостя: его непосредственность и резкая озадаченность, его легкость и тяжесть его мнимой вины перед художником, его тяга к Скульптуре и тяга к Мастеру (и он обязательно сделает так, что они поменяются местами).

Когда Лиам покидает обитель Вернена, тот направляется в мастерскую и, не позволяя иллюминации разрушить интимность этого момента, встает перед Скульптурой юноши с закрытыми глазами. Касаясь подушечками пальцев его кожи, мастер содрогается: он холоден, но мужчина чувствует в нем жизнь. Моделей Дейлу Вернену редко приходится уговаривать; этот парень не стал исключением, и в эту минуту художника волновал вопрос, кто прекраснее – юноша, который работал с Верненом, или Скульптура, его восславляющая? Что приятнее – мягкость кожи первого и блеск его глаз или гладкость золота и холодное сияние? Стук сердца или эта монументальная цельность? Дейл Вернен жадно всматривался в лицо своего творения и лишь спустя несколько минут отвел взгляд. Его рассыпающиеся волосы (Дейл видел в них сияние солнца), Его яркие глаза, спрятавшиеся за веками (Дейл прятал так свои от него), Его пухлые губы (Дейл прикасался к влажным губам юноши), его острые скулы (Дейл терзал пальцы, касаясь его лица), его расслабленные плечи (Дейл заставлял их распрямляться), его в меру крепкие руки (Дейл чувствовал всю их силу), его замершая грудь (Дейл помнил, когда ему не хватало дыхания), его узкие бедра (Дейл хватал их резкие движения), его длинные ноги (Дейл изучил каждый их сантиметр). Может, он настолько идеальный из-за того, что оказался к Дейлу Вернену ближе остальных? Очевидно, что так.

Следующий визит Лиама Уайта состоялся через пару дней, что на этот раз даже расстроило мастера. Сегодня журналист должен был сделать несколько снимков для одной из статей, и Дейл был к этому готов. Работать с ним было гораздо приятнее, чем с большинством приставал: они не могли отделаться от страха общения с мистером Верненом (и в этом не было их вины), и зачастую выставляли себя глупцами (а уже этого Дейл не выносил). В Лиаме же сочетался восторг и профессионализм, и это создавало максимально комфортную для Дейла Вернена атмосферу. Его гость позволил себе сделать несколько снимков Дейла вне их рабочего процесса, и в обычной ситуации это бы разозлило художника, но легкой рукой Уайта были созданы действительно неплохие и, что удивительно, по-приятному забавные (Дейл ненавидел, когда его облачали в такие простородные определения). Художник хотел было сказать, что у них есть схожая черта – видеть красоту вещей, но вовремя осекся, понимая, что чуть ненароком не сравнялся с этим мальцом.

–Мне нужно отвлечься ненадолго, – предупредил Вернен. –Уверен, ты найдешь, чем себя занять. Не сомневаюсь, ты помнишь, как попасть в мастерскую, Лиам.
–Конечно, Дейл, – Его гость поменялся в лице и удивленно посмотрел на художника, тут же собравшись. –Спасибо.
Кажется, он извинялся за свое очевидное влечение к скульптуре, но сегодня это уже не задевало Дейла Вернена. Более часа Лиам Уайт провел в мастерской, так или иначе, все больше наполняя себя красотой мастера.

Дейл пригласил Лиама к столу, и мастеру было приятно, что весь сегодняшний день его гость пробует его: в работе, в общении и за ужином. Дейл прекрасно готовил, и Уайт уже перестал удивляться новым чертам художника. Сегодня они говорили часами; Лиам не конспектировал ответы Дейла, хотя и ранее он делал это очень деликатно. Расслабился и Вернен: он давно не мог позволить себе подобного общения. Проникая в личную историю своего собеседника, Дейл перескакивал с одной мысли на другую, и если секунду назад его волновал воротник рубашки Уайта, то теперь его интересовал цвет его кожи: интересно, какими красками его можно приблизить к золоту?

Изнемогая от быстроты и импульсивности своих мыслей, сконцентрированных на госте, мужчина направился к проигрывателю. Скрежет пластинки и мягкие звуки мелодии [Tom Waits – Blue Valentines] задевают сердце Дейла, и тот становится еще более уверенным в своем намерении. Он подходит к своему гостю и протягивает руку, вскидывая бровями. Тот улыбается, и его глаза блестят, кажется, не от вина, на щеках выступает легкий румянец. Дейл не успевает расстроиться оттого, что прикосновение его ладони чувствуются приглушенно из-за материи перчаток, потому что руки Лиама теплые и чуть более крепкие, чем в представлениях Вернена – как мужчина резко оказывается слишком близко. По разным причинам Дейл позволял себе такую близость лишь со своими Скульптурами. Его гость лишь немного ниже его самого, может, поэтому он так смущается? Дейл делает уверенные шаги в такт музыке, и Лиам его полностью понимает. Иногда мужчина смотрит в глаза художника, чаще – за его плечо. Вернен видит его в золоте, а с новым шагом вновь слышит его дыхание; их танец – воплощение его минутных порывов и годами вынашиваемых мыслей, это происходит и остается лишь в воображении одновременно. Интересно, он согласился лишь из уважения к мастеру? Дейл хочет что-то сказать, но спокойное выражение лица Лиама заставляет его проглотить слова; позже он понимает, что этот момент не создан для его красноречивости. Они танцуют в гостиной его дома, и приглушенный свет борется с темнотой за окном, и Дейл перестает бороться со своими навязчивыми мыслями, отдаваясь моменту. Так проходит минута, другая, и Дейл Вернен готов разменять часы на продолжение этого танца. Лиам останавливается и, поднимая искрящиеся переживанием глаза, скользит пальцами к кайме перчатки художника, одной рукой держа его ладонь, а другой медленно опуская материю. Дейл неслышно сглатывает и, затаив дыхание, наблюдает за движениями гостя. Подушечки его пальцев скользят до середины тыльной стороны ладони Вернена, и тот, борясь с искушением, останавливает мужчину, хватая его руку и томными глазами глядя в его глаза. Дейл слабо улыбается и, едва задев пальцами скулы и шеи Лиама, проходит к столу. Облокачиваясь на него и беря в руки бокал, художник смотрит на замершего гостя, переводит глаза на затихающее вино и, видя искаженные свои скрывающиеся в шелке руки, слабо улыбается. 

В этот момент Лиам Уайт восхищен Дейлом Верненом чуть более его Скульптуры.

Отредактировано Florence Candle (2015-08-16 20:27:26)

[NIC]Dale Wernen[/NIC][STA]the artist[/STA][AVA]http://s017.radikal.ru/i410/1507/16/6ae738055cd9.png[/AVA]

Скульптор засыпает с представлением его губ цвета золота, к которым он, наконец, сможет прикоснуться.

Дейл Вернен не мог описать свои чувства к Лиаму. Свыкнувшись с одиночеством, сопровождавшим его в последние годы, ему, однако, было не так сложно впустить человека в свою жизнь: несмотря на новые эмоции, мешающие его равновесию, Дейл был абсолютно уверен в том, что контролирует ситуацию. Воспоминания о журналисте ограничивались сладкой улыбкой и слишком живым представлением его глаз, и лишь когда мужчина оказывался рядом, мастер позволял себе более смелые действия. Если поначалу его забавляло смущение и трепет Лиама, то спустя пару встреч тот словно заразил Вернена своей мягкостью; пробовать себя в новой форме, всяко, нравилось скульптору, и это одно из немногого, что привлекало его в новом друге. Лежа в своей постели, он размышлял не о персонажах баллад, но о живых встречах с мистером Уайтом, и проведя в воздухе линию между изученными тысячами людей сказаниями и готовящимся выпуском, Дейл отметил, что не преумаляет силу слова автора последнего, закончив линию образным силуэтом его губ. Ловя себя на мысли о том, что перерывы в их общении становятся более раздражительными, словно акцентируя ценность каждой (у них же впереди еще столько времени, к чему это?), мастер громко заливисто засмеялся.

Забыть о своих восходящих переживаниях у Дейла легко получается в зале: физические нагрузки удивительно воздействовали на течение мыслей, общее настроение, и, конечно, состояние тела. Редко тренировки Дейла затягивались – он предпочитал распоряжаться своим временем максимально эффективно, отдавая предпочтение работе – однако обязательный план, с годами выработанный для себя, он выполнял исправно. Глядя на отражение своего торса в зеркалах, мужчина без всякого смущения отмечал свою прекрасную физическую форму, не редко сталкиваясь с мыслью, что же вообще в нем есть несовершенное? Вибрация телефона отвлекает Дейла от упражнения, и сдерживая сладкую улыбку, тот, закидывая полотенце на плечо, выходит из зала встречать своего гостя.
–Лиам, – радостно протягивая, Дейл открывает дверь. –Не думал, что ты заглянешь так рано. Извини, я должен был спросить и быть готов к твоему приходу... Ты, верно, хочешь зайти?
Дейл выжидающе смотрит на Лиама, все еще придерживая дверь, и лишь спустя мгновение понимает, что смущает гостя. Усмехаясь, мужчина проходит в дом, направляясь на кухню. Чуть взъерошив волосы, Дейл благословит свою сдержанность даже в тренировках, ведь занимайся он усерднее, вряд ли его вид можно было назвать дозволенным для встречи гостей. От него не несло потом, без рубашки он выглядел лучше, чем просто «не плохо», да и Лиам был тем человеком, с которым Дейл мог вести себя свободнее (чувствуя себя при этом более напряженно).
–Я даже завтрак не приготовил, – опираясь на край столешницы, Дейл опускает голову и усмехается. Он не хотел, чтобы Лиам видел его таким… домашним (или хотел?). –Могу я вымолить твое прощение, приготовив тебе сок, с которым тебе будет не так скучно меня ждать, и пригласив отзавтракать в одном чудесном месте?
Не дожидаясь его ответа, мужчина достает фрукты и проделывает все необходимые манипуляции, про себя ругаясь на молчаливого Лиама, который делает эту ситуацию еще более неловкой. Переводя на него взгляд, Дейл отмечает, как скоро тот прячет глаза, и это ставит все на свои места. Улыбаясь, скульптор подходит к Лиаму, наверное, слишком близко, и выносит руку со стаканом сока, смотря при этом в глаза гостя. Вернен скользит взглядом к его губам, не думая уже о том, будет ли это слишком навязчиво или, может, принужденно; он чувствовал Лиама, разделяющего его желание, и это делало ожидание невыносимым. Уайт берет стакан сока, и его пальцы на тыльной стороне ладони Дейла. Мужчина резко поднимает глаза и встречается с глазами Лиама, и это слишком сложно, даже для него, потому что тот не делает ничего: он просто стоит в критической близости и смотрит своими потрясающими глазами, и его прикосновение начинает жечь кожу. Размыкая влажные губы, Дейл на мгновение замирает, словно боясь передумать, и все же продолжает: «Я скоро».
В душе он пытается смыть с себя этот взгляд Лиама, но даже холодная вода едва ли приводит его в чувства.

Разглядывая посетителей ресторана, Дейл понимает, что в помещении и одетым чувствует себя спокойнее. Лиам стал более разговорчивым, и мужчина надеется, что это все же волшебная сила сладкого: журналист заказал какой-то потрясающе вкусный десерт, и Дейл уже не в первый раз за утро думает о том, что отказываться от завтрака – дурная привычка. Его собеседник рассказывает что-то про работу со свойственным ему чувством, и их смех еще больше разряжает обстановку. Скульптор уже не ищет встречи с его губами, и, вспоминая их утреннее откровение, с опаской смотрит на свои руки, успокаиваясь лишь при виде перчаток. Кажется, это было слишком заметно, потому что и Лиам резко остановился, глядя на руки мастера.
–Вот, черт, – выругался Уайт, возвращаясь в бурное течение утра и разглядывая теперь шоколадное пятно на своей рубашке. –Мне нужно успеть домой, чтобы переодеться к предстоящей встрече, и для этого я должен выйти… уже сейчас. Дейл…
–Не извиняйся. Я бы не стал суетиться, – с улыбкой глядя на Лиама, пытающегося избавиться от шоколада. –Пятно легко скроется под пиджаком, и это не стоит того, чтобы опоздать на встречу, – На немой вопрос «Но где я возьму пиджак?», Дейл поднял бровь и отпил кофе.
Когда их завтрак закончился еще большим количеством молчаливых взглядов и смущенных улыбок, Дейл поднялся со своего места и, обойдя столик, опустил на плечи Лиама свой пиджак. Тот начал что-то спешно бормотать и потянулся поправить свое новое одеяние, коснувшись руки мастера, которую он не убирал с плеча Уайта. Позволив в этот раз себе чуть больше – скользнув пальцами под рукав рубашки Вернена – Лиам застыл, и Дейл в очередной раз не стал этому сопротивляться, словно впитывая каждое его ненамеренно-намеренное прикосновение.

Они не договаривались о встрече, но Дейл был уверен в том, что этим вечером Лиам снова окажется на его столе у него дома. Именно поэтому скульптор приложил все усилия к тому, чтобы исправить свою утреннюю оплошность: сегодняшний день был посвящен их совместному ужину. Возводя скульптуры из овощей, Дейл думал не об их вкусе и не о своих кулинарных способностях, но о том, понравится ли это его гостю. Журналист приходит в десятом часу, и это лишь немногим позже ожидаемого.
–Ты как раз вовремя и, надеюсь, очень голодный, – интригующе произносит мастер и удаляется на кухню. Искусно выкладывая порцию Лиама, Дейл ловит его неуемно восхищенный взгляд. Наливая вино – быстрый взгляд в глаза… тоскливый?
–Если ты хочешь, мы можем, наконец, обсудить новую статью для выпуска, – улыбается Дейл, пытаясь угадать, чем Лиам так озадачен.
–Не хочу, – слишком резко отвечает его гость, в упор глядя на Вернена. Затянувшаяся пауза заставляет понять, что это его мнимое противопоставление работе и личным отношениям с Лиамом становится слишком очевидным. –Вернее, конечно, у меня есть несколько наработок; извини, сегодня был тяжелый день и… спасибо, ты меня очень выручил.
Лицо Уайта смягчается, и это снова создает ощущение, что все идет по плану.

–…и он хватает мой шарф и бежит к выходу из галереи! – смеется Дейл, гримасничая. –Теперь ты понимаешь, насколько нелегко приходится на этих показах, напомню, это третья выходка публики за тот вечер – ценители! – а ты говоришь о целой персональной выставке. Пусть лучше они получают меня порционно, – Вернен улыбается.
–Мне кажется, я мог бы часами слушать твои рассказы, – коротко смеется Лиам, долго всматриваясь в часы, словно стараясь передвинуть стрелки, чтобы выиграть им еще немного времени.
–Могу посодействовать: уже достаточно поздно, и я настаиваю, чтобы ты остался, – Уайт медленно переводит взгляд на скульптора. –Я подготовлю гостевую комнату.
–Я не хочу тебя утруждать, – журналист встает вслед за Дейлом и тянется к его руке. –Я в порядке, и моя карета домчит меня до дома меньше, чем за полчаса.
–Я не хочу разменивать эти полчаса на твою компанию с водителем, - Дейл улыбается и, хлопая мужчину по плечу, отправляется в комнату.

Дейл не может уснуть уже второй час, и ему не нравится, что ночь опускается на пустеющую половину его кровати. Они действительно могли говорить часами, и это их общение обвивалось десятками вынужденных пауз, неосторожных прикосновений и смелых взглядов, и от воспоминания, как Лиам смеется, поднеся бокал к своим губам, скульптора пробивает дрожь. Он поворачивается и старается согреться в своих простынях, представляя, как этажом ниже в них тонет его гость, но у него ничего не выходит, и Дейл отчетливо понимает, что Лиама в спальне попросту нет. Слабо завязывая пояс бордового халата, Дейл направляется в мастерскую.

–Я все еще думаю, почему он такой идеальный, – Лиам сидит перед скульптурой, и Дейл впервые рад этому: идеальный профиль юноши и прекрасный своим несовершенством профиль его гостя – потрясающий вид, и скульптор запоминает его в деталях. Вернен обручает их обоих своими лучшими творениями, содрогаясь от невозможности даже прикоснуться к Лиаму и своей вседозволенности по отношению к скульптуре. Дейлу не хотелось больше выпускать Лиама Уайта из своей мастерской, своего дома, своей жизни никогда, но даже отлив его в золоте, он бы не смог преодолеть ту пустоту, которая так стремительно заполняется их разговорами, совместными вечерами, улыбками и звонким смехом. Больше всего Дейл хотел сейчас подойти к Лиаму и коснуться его лица, которое сейчас было еще более искренним, чем прежде, ведь эту ночь он разделил с ним. Он хотел, чтобы этот взгляд Уайта принадлежал ему, чтобы каждая мысль была обращена к Дейлу Вернену, чтобы каждая минута его жизни проходила в интимной близости со скульптором. Делая глубокий вдох, Дейл опускается ко дну, на котором похоронил все свои желания.
–Я видел его таким, потому что делил с ним более интимные моменты, чем с остальными, – Вернен подходит к Лиаму и, устраиваясь рядом, тоже всматривается в скульптуру. Дейл хотел, чтобы его это задело так же, как задевает его трепет Лиама к скульптуре.
–Так вот что мне нужно сделать, чтобы ты ко мне прикоснулся, – улыбается Лиам, не отводя взгляд от юноши. –Попозировать тебе?
Скульптор поворачивает голову к мужчине и смотрит на него слишком серьезно. Его взъерошенные волосы, в меру высокий лоб, подрагивающие ресницы и взгляд, специально или непреднамеренно обращенный к скульптуре, приоткрытые губы в дразнящей улыбке, разрисованная шея, опущенные плечи – весь Лиам сейчас был в его царстве, в его руках. Дейл не позволял себе приблизиться к его лицу.
–У меня нет столько золота, чтобы сотворить все те моменты, в которых я бы хотел тебя увидеть, – вполголоса выдыхает Дейл и встает. Он подходит к скульптуре и, скользя подушечками пальцев по холодной руке юноши, принимает мысль, что это все, что ему остается чувствовать своими обнаженными ладонями. Вернен уже не оборачивается на Лиама, потому что не хочет рвать свое сердце взглядом мужчины, обращенным не ему, и выходит из мастерской.

Отредактировано Florence Candle (2015-08-18 23:49:12)

[NIC]Dale Wernen[/NIC][STA]the artist[/STA][AVA]http://s017.radikal.ru/i410/1507/16/6ae738055cd9.png[/AVA]

Мастер неотрывно смотрит на собственное отражение в зеркале, пытаясь привыкнуть к едва заметным переменам в чертах его лица: не хотелось упоминать Лиама Уайта в первом предложении, однако, по мнению скульптора, тот обладает неуемной – пожалуй, более примечательной, нежели способности самого Дейла Вернена – силой, способной дотянуться до сердца Дейла, скованного сотней слоев золота, и внести свои штрихи, может, неосознанные, но искренние и оттого такие значимые. Едва ли скульптором в их истории приходится называть мистера Вернена. Лицо Дейла выглядело более мягким, и ассоциация мастера с влюбленным мальчишкой вызывала его ухмылку. В действительности, в его глазах загорелся интерес – к жизни, происходящим вокруг него событиям (связанных с его новым другом), – и эта дрожь во взгляде, попытки уловить все полутона общения с Уайтом, разрушила годами тяжелеющий взгляд Вернена. Его губы, плотно сжатые и сбереженные от искушения обмолвиться о личном, сокрытом ото всех, разомкнулись в ожидании прикосновения чужих губ, пока боящихся украсть его секреты. Его рукам опротивело прикосновение дорогих шелков, и на смену привычному страху обжечься взглядами обывателей пришел ужас томления в этих оковах, лишения малейшей возможности прикоснуться к полному жизнью сосуду. Конечно, его интерес был обращен лишь к одному человеку, но и этого оказалось достаточно, чтобы в этот момент Дейл осознал свою… уязвимость? Даже сейчас скульптор не допускал мысли о том, чтобы подпустить к себе кого-то чрезмерно близко, однако с каждой новой встречей понимание чрезмерности размывалось. Мастер оставался верен своей убежденности в контроле над ситуацией, даже сейчас, когда напротив него сидел другой Дейл Вернен.

Скульптор стал чаще обращаться к своему последнему творению. Сначала – еще моделью – оно вызывало у него интерес (не сравнимый с проявляющимся сейчас) и желание обладать юношей (не сравнимое с проявляющимся сейчас); позже – удовлетворение и искомое спокойствие (сейчас, кажется, и вовсе недоступное); совсем недавно – раздраженность и разочарование в его немом намерении очаровать единственного друга Вернена; сейчас Дейл понимал, что другом может назвать лишь этого юношу, который никогда не посмотрит на мастера с укором, и это пробуждало в нем тоску – Дейл Вернен не видит Лиама в этом качестве, и это все усложняло. Всматриваясь в идеальные без преувеличения черты юноши, скульптор видел все его живые изгибы. Это прибивало его волнами безнадежности к мысли о том, что изгибы Лиама тоже придется оставить в золоте, от чего Дейл решил отказаться: скульптор понимал, что со временем красота его… спутника лишь заиграет еще ярче. Мужчина жадно касался коленей, твердых плеч скульптуры; пальцами скользил по его неживым волосам, слишком идеальной даже для безупречного юноши коже; терзал его губы в надежде услышать дыхание и обратиться к своему другу. В следующим миг Дейл смотрел на скульптуру озлобленно, желая ей навсегда остаться замершей, мертвой, в его мастерской: то, что даже на некоторое время она похитила восхищение Лиама, казалось достаточным основанием похоронить все живое в жизни Вернена. Холод прикосновений к скульптуре теперь не расстраивал, но еще больше злил мастера: теперь он дразнил создателя, воспользовавшись его откровением и обращая его потребность в друге против него. Вспоминая томный взгляд Уайта, обращенный его губам, мужчина прощает скульптуру, принимая тягу Лиама как уважение к мастеру. Вспышка – и уважения уже недостаточно, и он видит насмешку на устах юноши; вспышка – и это лишь немая благодарность создателю. Понимая, что его спутник бессовестно лезет к сердцу даже в моменты их разлуки, Дейл покидает скульптуру, уже внимательнее прислушиваясь к своему беспокойству и осознавая острую необходимость освободиться от навязчивых мыслей.

Дейлу Вернену пора было признать, что он одержим своим новым знакомым. Смеясь над своей податливостью любой невысказанной прихоти Лиама, мастер впервые за долгое время усомнился в верности своих действий. Возможно, журналисту просто посчастливилось оказаться во внимании мастера, когда тот так нуждался в новой мишени, и творческая натура Вернена запуталась в сердечных волнениях. Так или иначе Дейл решил прервать их общение с Лиамом Уайтом, потому что его стало очень много в мыслях скульптора, в его жизни. Прощаясь со своим другом, скульптурой, мужчина лишает этой привилегии Лиама. Его путь лежал как можно дальше от этого города, а может, страны, и ловя себя на мысли, что целого мира недостаточно для того, чтобы спрятать Дейла Вернена, чье лицо знает, наверное, каждый мало-мальски образованный человек, скульптор улыбается. Преодолевая океан, мастер решает тут же улететь ближайшим рейсом в самое сердце Франции: здесь, в Ирландии, присутствие Лиама ощущалось не менее осязаемым. Разваливаясь в кресле на балконе отеля, соседствующего с Эйфелем, Дейл расслабляется, отпуская образ своего знакомого, и даже вкус красного сухого не ассоциируется так грубо однозначно с их полюбившимися обоим встречами. Безобразная башня не вызывала ярких эмоций мастера, да и едва ли ее можно было рассматривать как скульптуру (особенно с высоты величия имени Дейла Вернена), однако свет ее огней, разбивающих тихую ночь, стоил внимания. Наконец, вспоминая Лиама, ассоциируя его несовершенство и невозможную красоту с оными Эйфелевой башни, мужчина не может больше оставаться в этом городе. Дейл прилетает в Милан, и Италия снова приходится ему по душе: не удивительно, что здесь его узнают достаточно часто, чтобы это лишний раз потешило его самолюбие. Мастер вряд ли назовет точное количество его путешествий в эту страну: в свое время, он отдавался знакомству с миром всецело, и за эти годы пролетел тысячи миль. Разумеется, нетронутыми остались десятки, сотни мест, но Дейл не сокрушался: все же он привык к определенному уровню комфорта, и достойные его вниманию места он посетил по несколько раз. В Милане скульптор встречается со своими коллегами, и их приятная компания подталкивает его к решению организовать званый ужин уже по возвращении домой. Прогуливаясь по улицам Италии, Вернен чувствует себя свободным, и именно это подталкивает его на прощание со стороной: он словно боялся заразить это место мыслями о Лиаме. В Швейцарии скульптор доверяет себя помощнику своего знакомого, и тот увозит его в горы, оставляя одного в чудесном особняке. Наедине с природой, лишенный всяких забот, мастер берется, однако, за карандаш и делает наброски: его рука не столь тверда как раньше, однако желание творить – определенно хороший знак. Делая несколько достойных набросков, скульптор готов покинуть это место, чтобы вдохновиться жизнью людей, ведь здесь он был лишен любой компании, но его останавливает сила природной непоколебимости: внезапно он понял, что это спокойствие – недостающее звено его жизни. Чтобы как можно дольше растянуть свободу от мыслей о Лиаме, мужчина решает остаться. Понимая, что идет всего третий день его разлуки, Дейл сокрушается: он по-прежнему в его мыслях. Пункт дальнейшего назначения не играет роли: мастер выбирает города, где проходят достойные хотя бы приближенно его внимания выставки, и посещает их довольно скрытно: раз уж он не может спастись от Лиама, то утешением может служить его (возможно) беспокойство об отсутствии мастера.

Дейл возвращается и, уже не скрываясь от своих искренних желаний, первым делом хочет увидеть Лиама. Он переживал из-за отсутствия скульптора? О чем он думал? Какие чувства он испытывал: интерес, беспокойство о его возможном безразличии? Он искал встречи (телефон Вернена был отключен)? Десятки вопросов томились в ожидании встречи. Когда мастер слышит голос своего спутника, ему этого не хватает, и это лишь дразнит его в течение пары часов, их разделяющих. Когда мастер встречается с глазами своего спутника, у него не остается никаких вопросов к Лиаму, все возведенные им переживания и страхи рушатся, обделенные вниманием его невнимательным/бесстрастных/скучающих глаз, и остается только созревшая за дни, невероятно долгие дни, разлуки ясность: он не может лишить себя компании Лиама, более того, он не может позволить себе видеть его в каком-либо качестве за исключением самого близкого во всех смыслах человека. Мужчина в два шага приближается к Уайту, и тот напрягается в разы сильнее, чем раньше. Рука Вернена ложится на заднюю сторону его шеи и зарывается в его мягких волосах – это чувствуется даже через сейчас особенно сильно раздражающие перчатки. Дейл прислоняется лбом ко лбу Лиама и шумно выдыхает, теперь уже намеренно растягивая время. Он слышит, как размыкаются губы мужчины, и чувствует сбой его дыхания; мастер впитывает энергию, возникающую между ними, и когда с новым выдохом с его губ срывается приглушенный стон, Дейл накрывает губами губы Лиама; тот отвечает ему более смело, и это то, ради чего существовал весь мир. Мужчина пытается разгадать его вкус, но с каждым мгновением поцелуй раскрывается новыми красками. Рука Лиама скользит по плечу скульптора, и расстояние между ними исчезает: жар его растворяет все вокруг, и Дейл не зря обратил Уайта в мыслях в мрамор – в нем еще больше силы.

Просыпаясь, мужчина старается запомнить вкус Лиама и приходит в отчаяние оттого, что его представления, пусть такие живые, не имеют под собой почвы; это чертов сон, всего лишь сон! Бессильный перед смешанными чувствами, обрушившимися на него, Дейл встречает момент предельной ясности: он вовсе не хочет бороться даже со своей уязвимостью, если таково желание Лиама Уайта.

–Дейл? – Его голос тянуче-сладкий, и скульптор улыбается своей ассоциации. Набрав номер Лиама, еще в аэропорту, мужчина не смог сказать первое слово, словно предоставляя Лиаму шанс показать, что переживания мастера не напрасны.
–Здравствуй, Лиам, – Дейл прерывает собеседника на полуслове. –Я хочу тебя увидеть.
–Эмм… Да, конечно, – журналист озадачен, и это напрягает скульптора. –Я тоже этого хочу. Конечно. Но, черт… [он коротко смеется, но это означает явно не то, что хочет услышать мужчина] У меня завал. Ты можешь приехать вечером, но…
–Хорошо, – решительно говорит Вернен и кладет трубку.

После нескольких дней разлуки эти часы перед встречей с Лиамом Уайтом кажутся пустяком, к тому же Дейл знает, чем себя занять. Уже вечером, наслаждаясь теплым ветром, развивающим волосы мужчины, и знакомыми пейзажами по дороге к дому его спутника, скульптор принимает свою манию как должное. Понимая и не противясь тому, что их встреча пройдет несколько иначе, нежели в его снах, Вернен стучится в дверь; и это ни на йоту не умаляет его ожидания. Когда мастер слышит голос своего спутника, ему этого не хватает, и это лишь дразнит его в течение пары мгновений, их разделяющих. Когда мастер встречается с глазами своего спутника, у него не остается никаких вопросов к Лиаму, и все возведенные им переживания и страхи рушатся.

–Извини, что врываюсь в твое царство, – пожимает плечами Дейл, словно начиная их историю заново. Лиам смотрит на него… с нежностью; и хотя он выглядит очень уставшим, Вернен не чувствует своей вины в том, что отвлекает его. –Это тебе.
Мужчина протягивает Уайту небольшую коробочку, решая не делать момент их встречи еще более неловким (казалось, куда больше?) своими неподходящими словами.
–И это не предложение, о чем бы ты ни подумал, – усмехается Дейл, и после этих слов Лиам, наконец, подходит и берет подарок, все еще глядя на своего гостя. В его глазах смешиваются разные эмоции, которые глухо взрываются в момент, когда Уайт видит кольцо, и скульптор мог усмотреть каждую из них, но единственное, чего он сейчас хочет – видеть Лиама в его золоте.

Отредактировано Florence Candle (2015-08-21 23:00:46)

[NIC]Dale Wernen[/NIC][STA]the artist[/STA][AVA]http://s017.radikal.ru/i410/1507/16/6ae738055cd9.png[/AVA]

Всматриваясь в эскизы, Дейл улавливает свое лукавство, в попытке одарить юношу длинными волосами проявляющееся, и отчетливее видит черты Лиама: мастер всегда осознавал все свои эмоции, и сейчас он мог бы определить свое состояние замешательством и какой-то глухой радостью принятия. В этот момент скульптор даже рад тому, что в его набросках рождалось явление Лиама в золоте: ему нравилось глубже погружаться в жизнь своего спутника, и его сопровождение мастера томными вечерами, смущаясь и боясь близости Вернена, и бессонными ночами, опускаясь с острия его карандаша на тесную для его силы бумагу, завораживало; равно как и пусть мнимое облачение Уайта в золото – Дейл отрекся от идеи сковать его металлом, наслаждаясь силой его жизни, поэтому эскизы были, своего рода, небольшим спасением и причиной нового сокрушения мастера.

Дейл видел поднимающуюся шумиху вокруг его личной жизни, которая так откровенно облачилась в Лиама Уайта, топового журналиста известного издательства, работа которого в сфере искусства только ускоряла реакцию аудитории; однако ему было это… не интересно. Дейл Вернен привык к повышенному вниманию, всегда его окружающему, и свою постоянную осторожность он воспринимал не иначе как жертву своей популярности. Скульптор откровенно верил, что его отношения с Уайтом – результат привычной осторожности, и пусть все происходило слишком быстро, заметки, сплетни, окружающие это, основой имели выдержанное проявление внимания мастера. Доставляло ли это неудобство Лиаму? Размышляя об этом, Дейл сладко улыбался: конечно, журналисту тяжелее было с этим справляться, но он знал, точно знал, что всегда сможет найти поддержку, обратившись к Вернену; участие мастера в этом, его инициатива занимали вторую чашу весов – Лиам по-прежнему считал честью общение со скульптором. Дейл Вернен проник во все сферы жизни своего спутника, и это… потрясающе. Дейл наслаждался властью над эмоциями Лиама не меньше, чем его красотой.

Впрочем, в какой-то момент мастеру наскучили заметки в прессе, лишенные всякого вкуса: последней каплей стала статья в желтой газетенке, в которой автор позволил себе сравнивать Лиама с юношей, который состоял со скульптором в открытых отношениях. Дейл надеялся, что Уайт никогда ее не увидит: несмотря на то, что оценочные суждения мастера, непричастного к материалу, были очевидно абсурдны, мужчина хотел оградить Лиама от этого.

Дейл является на прием в честь предстоящего открытия грандиозной выставки (коллекция которой украшена произведением мистера Вернена – скульптурой маленькой девочки, золотые глаза которой не могут оставить равнодушным ни единого прохожего; она ищет маму, и это настолько искренне и живо, что сердце скульптора повторяет пируэты восхищенных зрителей), и взгляды всех гостей обращены только к нему. В висках стучит мелодия из шкатулки, и звонкие молоточки перебивают уплотняющийся шепот; Дейл спускается по длинной лестнице, не позволяя никому отвести от себя взгляд: в такие моменты он ощущал, что эмоции аудитории – восхваляющей и не принимающей его – расплескиваются, переполняя сосуд его значимости, и скульптор готов испить каждый вздох гостей этого зала, лишь бы оставить в памяти эту картину. Собирая полы своего одеяния, мужчина спускается с последней ступени и осматривает присутствующих, находясь с ними… вровень. Гостям сложнее откровенно пялиться на мастера, и они стараются вернуться к непринужденным беседам; Вернен не корит их за это.
–Это… – мужчина рассматривает терновый венец на голове Дейла, –...вкусно.
Дейл расплывается в улыбке, потому что это определение было бы в пятерке первых, пришедших в его голову, для описания своего божественного, не для метафоры, явления. Мастер скользит от одной компании к другой, разбавляя пресные беседы своим гласом, и его собственная ассоциация с трудолюбивой пчелой, старающейся собрать сласть с каждого мало-мальски привлекательного цветка, заполняет зал новыми красками.
–Дейл, – Эмилия была одной из немногих, кому скульптор позволял обращаться к себе подобным образом. –Этот юноша… Что вас все же связывает?
Вернен благодарит женщину за то, что она задала этот вопрос не во время светской беседы с коллегами, но оставшись с мастером наедине. Ее не волнует и его дерзкое одеяние (Дейл задумался, насколько этично определять божий образ словом «дерзкий»), и скульптор благосклонен к своей знакомой еще по ряду причин. Он представляет мягкость ее волос, рассыпающихся без сложной прически, и вспоминает блеск ее локонов на солнечном свету; ее лицо, шея и руки легко тронуты незаметными морщинками, каждую из которых Дейл бы обязательно оставил, решись он облачить ее в золото; ее веки опускаются и поднимаются слишком мягко, и мужчина смотрел бы на это вечность, если бы в его планах не появился Лиам Уайт. Скульптор испытывал симпатию к Эмилии, называя ее одной из тех, кому он готов был открыться. Симпатия… Это расстраивало Дейла. Еще недавно он, скрываясь от цепких глаз женщины, жадно ловил любое ее движение, впитывал каждое ее слово, ощущая их силу и видя даже их – слова, звуки – в золоте. Он был одержим, не иначе: Эмилия, кажется, в любой позе лишь украсила его коллекцию. Стремление скульптора сохранить ее ускользающую красоту и отдать ее беспощадному времени, наслаждаясь более тихими речами и ленивыми движениями – занимающая мастера годами головоломка. Тонкая кожа под тонким слоем золота; утонченность – вот возбуждающая скульптора черта Эмилии. Его бросало в жар и тянуло к подножию ледника, когда он хватался взглядом за подол ее платья, скользящего меж рядами, и с каждой новой встречей держать себя в руках получалось все лучше и хуже одновременно – приближался момент, когда она должна была оказаться в его мастерской; это вознесло бы ее к невиданным высотам, она бы покоряла не только его, но каждого обывателя; ее красота мешала бы сну каждого уважающего себя мужчины и заставляла утихшей ревности их жен вспыхивать с новой силой. Эмилия – скорый триумф Дейла Вернена.
Эмилия – женщина, вызывающая в мастере спокойную симпатию. Теперь он не видел ее в золоте, и это расстраивало Дейла.
–Этот мужчина решил занять твое место, – шепчет скульптор, наклоняясь к уху женщины и беря ее под руку. –Не сердись на него за это; несмотря на то, что он очаровал меня, я не смогу отдать ему ту часть моего сердца, которую заняла ты.
–Ты как всегда предан своим эмоциям, – по-доброму усмехается женщина. Ее одобрение – маленький, но такой важный для Дейла знак. Ее одобрение и ее ускользнувшая от Дейла Вернена красота.

–Иисус? Ты серьезно? – Лиам держит в руке журнал с Дейлом в терновом венце на обложке, и его губы содрогаются в ухмылке. Мужчина разглядывает своего собеседника: тот возмущен, но это не воспринимается в негативном ключе; он восторжен (а когда он позволял себе передышку в восхищении мастером?) и… в замешательстве: он не знает, как реагировать; эта его внутренняя борьба, доступная, однако, Дейлу Вернену, приводит в восторг и скульптора.
–Публику надо воспитывать, – мужчина облизнул губы, неотрывно глядя в сторону соседнего стола. –В свое время, я начал это [переводит взгляд на Лиама и, сталкиваясь с его глазами, продолжает зрительный контакт: ему интересно] в весьма специфичном ключе, и мне приходится оставаться верным самому себе.
Лиам опускает глаза к обложке, и Дейл видит, что его пальцы намеренно замерли в области его губ. Это заставляет его сердце замереть, а затем начать стучать с новой силой.
–По этому поводу говорят разное; в любом случае, ты умеешь удивлять, – снова усмехается журналист, скорее, бурча это себе под нос, нежели обращаясь к мастеру.
–И к какому лагерю примкнешь ты? – Лиам поднимает глаза и некоторое время просто смотрит на мужчину, оставляя его вопрос без ответа, хотя он явно знал, что хочет сказать.
–Я воздержусь от осуждения, – и это то, что хочет слышать Вернен.

Лиам погрузился в работу: на носу был новый выпуск, и Дейл дал ему больше свободы. В конце концов, он не хотел, чтобы его общество начало создавать неудобства для журналиста и, тем более, начало досаждать ему.
Чаще, чем хотелось бы, оставаясь наедине с собой, скульптор предавался своим мыслям: и если в один миг они расцветали образами смущающегося Лиама, то в другой он видел себя совершенно одного среди десятков безмолвных скульптур. Вернен стал чаще обращаться к незнакомым людям в поисках вдохновения, но ни один образ его не прельщал: он не видел их безобразия, равно как не мог уловить их красоту, и только голос Лиама разбавлял эту обыденность (что может быть хуже безликой обыденности?) своими яркими цветами. К сожалению, их вдохновляющие беседы сводились к коротким разговорам, и Дейл начинал злиться – не на Лиама, но на себя, потому что с каждым днем его ощущение, ничем не подтверждающееся, что Лиам Уайт отдаляется от него, становилось более явным.

Следующая их встреча снова проходит в ресторане, и Дейл изнывает от невозможности затащить его к себе домой: тот специально избегал этого, чтобы правильно распоряжаться своим временем. Раньше Вернен разделял его профессионализм и обязательность, но сейчас он отчетливо видел нежелание Лиама проводить свое время с мастером.
–Лиам, я знаю чудесное место, и ты просто обязан там побывать: это загородом, и мы могли бы съездить туда на выходных, ты же не круглые сутки работаешь? – Дейл старается выглядеть бодро и непринужденно, но его тоска съедает его изнутри, когда Лиам опускает глаза и готовится сказать что-то в духе «О нет, Дейл, я так загружен работой, что – конечно, ты знаешь – я снова откажусь». Мужчина шумно вздыхает и закрывает глаза, пытаясь уберечь собеседника от своей грубости.
–Прости, Дейл, – Вернен не открывает глаза, не желая видеть лицо Лиама, и в его голове звонкие молоточки набивают мелодию из шкатулки. –Я понимаю, как это выглядит; какой это раз – третий, четвертый? – когда я тебе отказываю, но я вынужден отказаться, и больше всего я хочу, наконец, сказать тебе что-то другое.
–Так скажи, – Дейл распахивает глаза и серьезно смотрит на Лиама. Его голос низкий и агрессивный, и скульптор все еще пытается не сорваться на собеседника. Мужчине надоело делать все за них двоих и, черт возьми, это он Дейл Вернен, чьей аудиенции так сложно удостоится.
–Мы сдаемся через пару дней, и у меня будет больше свободного времени, – выпаливает Лиам совершенно нейтрально, без капли удовольствия, и только сейчас Дейл понимает, что его собеседник готовил эту новость, зная, как ее ждет мастер. Мужчина хочет извиниться, но Лиам едва заметно качает головой и пытается улыбнуться, облегчая беседу, но Дейл видит, что это задело его спутника, и это делает его сердце еще тяжелее.

Лиам не сердится на скульптора, по крайней мере, не столь сильно, сколь это злит самого Дейла, но то, что он позволил себе открыть Лиаму ту часть себя, которая не должна была его касаться, Вернен не может себе простить. Он ждет два дня и набирает номер журналиста, зная, что встреча насчет нового выпуска уже закончилась.
–Здравствуй, Лиам, – голос его собеседника бодрый, а это значит, что все складывается хорошо (а раньше он становился таким от появления Дейла в его буднях). –Я очень рад, что встреча прошла успешно – иначе просто не могло быть, зная, сколько ты работал над этим проектом.
–Спасибо, – Дейл больше всего хочет, чтобы это его незначительное смущение было из-за слов скульптора, но не из-за внезапного обращения к нему одного из сотрудников.
–Завтра состоится прием, и я (хочу) буду тебе очень признателен, если ты (составишь мне компанию) станешь моим спутником на этот вечер.
–Да, конечно, это очень здорово! – Лиам снова предается детскому восторгу, и это позволяет скульптору дышать свободнее.

Лиам приезжает к мастеру днем, и у них достаточно времени, чтобы насладиться друг другом. Журналист смотрит на Дейла с прежним благоговением, но это не может высвободить сердце последнего до конца: он все еще чувствуют вину за свою грубость, и все же что-то останавливает его перед тем, чтобы принести спутнику свои извинения. После вкусного, но скромного обеда, они разговаривают в гостиной и Лиам уводит разговор, неявно выражая просьбу к мастеру показать дом. Тот оживляется еще больше и, рассказывая о каких-то мелочах, сначала даже незаметных, ловит прежнее, не тронутое его грубостью, внимание Лиама. Спальня значительно отличается от остальных помещений: пышные гардины, тяжелые текстуры, массивные элементы изголовья его почти царской кровати – все это шло в разрез со сдержанным оформлением особняка. Уайт рассматривает все, внимая словам мастера о том, что ему нужно переодеться, и останавливается перед зеркалом в тяжелой раме. Дейл снимает жилет и рубашку и, недолго выбирая новую пару, накидывает на плечи шелковую сорочку и застегивает половину ряда перламутровых пуговиц, он небрежно бросает на плечи галстук-бабочку и подходит к Лиаму, глядя на их отражение в зеркале. Не поворачиваясь, Лиам смотрит прямо в его глаза, и этот момент существует только для этого: он чем-то обеспокоен и… податлив, готовый разделить любое чувство Дейла – принужденно или по собственному желанию. Сердце скульптора изнывает под этим взглядом: он не понимает, почему это происходит между ними, и если Лиам чувствует себя ведомым, то Вернен разделяет то же чувство, и эта их взаимная зависимость друг от друга, отягчающая их общение и одновременно насыщающая его трепетом, заботой, яркими эмоциями, становится чуть более понятной. Дейл наклоняется к уху Лиама и, борясь с искушением, лишь шепчет: «Повернись». Мужчина следует его словам, и его ресницы дрожат при взгляде в глаза мастера. Дейл впитывает каждую черту его лица сейчас, осознавая, что не сможет забыть его глаз никогда, и медленно снимает с себя перчатки. Лиам не видит этого, но чувствует, и в его глазах вспыхивает не виданное ранее волнение. По коже взбираются сотни мурашек, и это ощущение заставляет Дейла изогнуть губы в нежной улыбке. Останавливаясь лишь на мгновение, мужчина поднимает руку Лиама, придерживая ее за локоть, и, отпуская, облачает его ладонь в перчатку. Касаясь тыльной стороной ладоней его рук, мастер задерживает дыхание. Кажется, сил продолжать нет – Дейл привыкает к ощущению Лиама Уайта, доступное его рукам, задерживая пальцы, едва касающиеся тыльной стороной фаланг его кожи. Надевая вторую перчатку, скульптор позволяет себе подсмотреть за этим откровением, и его прикосновения, тонкие и почти невесомые, – невыносимое искушение зайти дальше. Поворачивая Лиама лицом к зеркалу, Вернен оставляет свои руки на его плечах, и глаза мужчины, бросающиеся от перчаток мастера на своих руках к его обнаженным рукам, холодящим его плечи даже через плотную материю рубашки, к приоткрытым губам Дейла и его глазам, в которых смешивались уверенность и страх, – то, что Дейл Вернен никогда не мечтал увидеть. Его руки скользят к ладоням Лиама и их пальцы переплетаются; в этот момент мастер закрывает глаза, пытаясь снова научиться дышать. Он упирается лбом в затылок Лиама и замирает, не имея никакого представления, как жить дальше. Лиам напряжен и ему нисколько не легче сдерживаться. Так проходят мгновения, секунды, минуты, и Дейл не готов разрывать этот момент. За него это делает Лиам, и сердце скульптора готово сорваться в пропасть. Мужчина снова поворачивается и… снимает перчатки мастера. Дейл не знает, каким будет его следующее движение, и понимает скорую необходимость прервать их откровение. Лиам аккуратно кладет перчатки на тумбочку и, возвращаясь к скульптору, делает едва заметный рывок к его обнаженным рукам, но видя страх (?) в его глазах, останавливается. Он неотрывно смотрит в глаза Дейла и тот видит в них… принятие? Лиам аккуратно застегивает рубашку мужчины и с обыденным спокойствием завязывает галстук. Дейл Вернен никогда не считал себя сухим на эмоции, но в это мгновение он поймать не одну подходящую реакцию, не мог подпустить к Лиаму ни одну из известных ему эмоций. Поправляя ворот рубашки скульптора, Уайт кончиками пальцев касается его шеи, и Дейл, прикусывая губу, улыбается, наверное, впервые за долгое время искренне.

Отредактировано Florence Candle (2015-08-21 23:00:55)

[NIC]Dale Wernen[/NIC][STA]the artist[/STA][AVA]http://s017.radikal.ru/i410/1507/16/6ae738055cd9.png[/AVA]

Вернен спешно спускается по лестнице, откидывая резким движением головы мешающие волосы, и его взгляд скользит по собравшимся в зале гостям. Мастер не задерживается ни на ком более пары секунд: этого времени достаточно, чтобы окрестить посетителя нелестными званиями и в очередной раз убедиться в пошлости этого вечера. Пошлость – то, с чем приходилось мириться скульпторы в угоду своему положению, но сегодня был не тот день, звезды сошлись не под тем углом, и Дейл из последних сил сдерживался, чтобы не выкинуть что-то из привычного. Мужчина не встречает знакомый силуэт, это злит его еще больше, но осматривая дальний угол зала, он видит своего спутника, и это позволяет ему набрать в легкие воздуха. Он сияет ярче всех бриллиантов присутствующих, собранных вместе, а его значительно отличающийся внешний вид выделяет его отнюдь не как не вписывающегося, недостойного гостя, но как самого внимательного и искреннего зрителя. Восторженно глядя на Лиама, что-то бурно обсуждающего с Эмилией, подругой его сердца, Дейл спрашивает себя, что может сделать его еще более прекрасным, и, боясь своих мыслей, лишь ускоряет шаг.

Незадолго до этого Дейл покидает своего спутника, чтобы лишь из вежливости поздороваться с главой дома, Фредериком, и скрасить его окружение. Общение с определенными людьми – следующая жертва популярности мастера, ведь большинство из них были раскрученными пустышками, и Дейл утешал себя лишь тем, что никогда не сможет увидеть в них красоту, достойную его руки.
–А это что за… персонаж? – смеется кто-то из гостей, и скульптор напрягается, внимательнее прислушиваясь к разговору.
–Новый дружок Вернена и, черт, будь он менее гениальным, я бы подумал, что у него кризис, – отвечает мужчина и усмехается. Дейл опускает голову, стараясь собраться, и если раньше ему бы польстило, что его в очередной раз назвали гением, то сейчас это вызывает лишь отвращение. Эта мысль удостоена внимания не одного собеседника, но целой группы лиц, и скульптор не может позволить кому-то осуждать его личную жизнь. Мужчина равняется с компанией во главе с Фредериком и, вставая рядом с мужчиной, ловит его извиняющуюся улыбку.
–Здравствуй, Фредерик, – Дейл делает кивок в знак приветствия и, окидывая взглядом присутствующих, уделяет им должное внимание. –…и дорогие гости. В иной ситуации меня бы застало врасплох ваше, признаюсь, откровенное обсуждение, но теперь… оно мне льстит! Ведь, в отличие от нашего доброго друга [кладет руку на плечо мужчины], мне не приходится скрываться [Дейл смотрит на парня чуть поодаль от главы дома, и тот смущенно отводит взгляд; Фредерик же, напротив, уставляется на свою пассию, и это делает слова Вернена лишь достовернее], и вы можете следовать своему мнению, но оно не имеет ничего общего с действительностью. В любом случае, благодарю за внимание, ведь моего расположения вы едва добьетесь, как и аудиенции моего спутника. Недурный прием, Фредерик, но есть, над чем работать. Всего доброго, дамы… [учтиво кланяется] и господа.
Глава дома срывается за молодым человеком, спешно покинувшим помещение чуть ранее конца речи Вернена, и это похоже на дешевую комедию; гости грязно перешептываются – насчет Фредерика или Дейла – не важно, а мастер не намерен находится здесь более ни минуты.

Подойдя к Уайту, Дейл смотрит на губы своего спутника, и единственное, что препятствует его поцелую – это возможное смущение Лиама; не желая делать его героем сплетен, скульптор все же сдерживается, хоть и позволяя себе взять его за руку и покинуть прием вместе, все же привлекая внимание гостей.

Вернен сидит на краю своей кровати, и его не привлекает гладкость шелковых простыней лишь потому, что они не согреты теплом тела Лиама. Прекратив терзать себя попытками заснуть, скульптор спускается в мастерскую и, устраиваясь напротив юноши, устремляет на него свой взгляд. Его черты без умаления идеальны, и Дейл вздыхает, с радостью принимая, что запечатлеть его с закрытыми глазами – верное решение, ведь если бы его ярко-голубые глаза, пусть под слоем золота, были открыты, он не выдержал бы тяжелого взгляда. Вернен обращался к нему с немым повествованием о прошедшем вечере, и, казалось, скульптура ревностно относилась к Лиаму, потому что сейчас мастер не чувствовал привычного расположения, ощущая лишь холод и пустоту своего дома. Дейл сомневался в том, что было правильно пригласить своего спутника на этот прием; скульптор понимал, что ему нередко придется с этим сталкиваться: ему всегда будет мало компании Лиама, и его стремления показать свою к нему причастность, кричать о красоте его спутника часто будут сталкиваться с непониманием невоспитанной аудитории. Однако скульптору хотелось показать всем, что Лиам Уайт – его: его новый спутник, «новый дружок», любовник, кто угодно. Он был слишком чист для уст этих сплетников, но Дейл не в силах бороться с их скверной, одержимый своим новым знакомым. Насколько далеко Лиам готов зайти в общении с Верненом? Готов ли он мириться с этим и уймой других вещей, большую часть которых Дейл предпочел бы никогда не открывать Лиаму? Остерегаясь своих мыслей, мастер бегло глянул на скульптуру, чьи губы согнулись в насмешке, и покинул мастерскую.

Рано утром машина Дейла стояла у дома Лиама, и того должна была удивить навязчивость скульптора, но он, видимо, уже привык к выходкам мастера, что не могло не радовать.
–Мы уедем сегодня, – мужчина мягко улыбается, рассматривая недавно пробудившегося Лиама. Это не было вопросом или требованием, и его собеседник лишь пожимает плечами.
–Хорошо, – говорит тот и бросает не заметный для Дейла взгляд на губы мужчины.

Они едут уже несколько часов; журналист восторженно рассказывает о последнем просмотренном фильме, норовя расплескать кофе по салону автомобиля, и это забавляет Дейла: он нередко отвлекается от дороги, позволяя себе чуть дольше останавливаться взглядом на горящих глазах мужчины, его разрисованных руках. Вернену новые чувства, с каждым днем играющие разными красками, – сейчас это была нежность, теплом разливающаяся внутри и вызывающая щекотку, – были непривычны, и это довершало безупречный образ Лиама Уайта: он без всякой магии очаровывал мастера, так тонко и непринужденно. Дейл хочет прикоснуться к своему спутнику и, встречая привычные противоречия, тоскливо смотрит на дорогу; хватаясь за быстро сменяющиеся пейзажи, он впервые допускает мысль, что когда-нибудь демоны в его голове утихнут.

Приглашая Лиама в дом, мужчина испытывает волнение: так близко он не подпускал ни единого человека. Не в силах оторваться от восторженных глаз своего спутника, Дейл отпускает секундное сомнение – несмотря на ясность откровенной красоты Лиама, раскрывающейся в момент его нового знакомства с Дейлом Верненом, мастер понимал, что увидит Уайта еще в десятке ситуаций, которые он хотел бы запечатлеть в белом золоте.
–Здесь проходило мое детство, – словно извиняется Дейл. В действительности, этот дом не был столь богато убран в сравнение с особняком Вернена; был гораздо меньше и отличался от коттеджа среднестатистического американца незначительно, однако он выигрывал за счет близости к воде и потрясающих пейзажей. Требуя определенного уровня комфорта, скульптор изменил многое в доме, и все равно здесь мастер чувствовал себя еще не тронутым славой – чаще всего это можно было назвать спокойствием. Лиам выходит на веранду и устремляет взгляд в поисках другого берега; Дейл следует за ним. На город опускался вечер, и Вернен, стараясь привыкнуть к красоте каждого движения его спутника, пытается реагировать более сдержанно: Лиам, возвышающийся над спокойным, таящим в себе невообразимую силу, заливом, стремящимся поскорее забрать в себя весь свет уходящего дня, выглядел умиротворенно, и Дейл разрывался между желанием подойти к нему и боязнью разрушить этот момент. Если бы тот повернулся или просто обратился к скульптору, это решило бы многое, однако он молча смотрел вдаль; не справляясь со своим искушением, Вернен подходит к Лиаму, останавливаясь в полушаге от мужчины. Он чувствует запах воды, а хочет наслаждаться вкусом Уайта; Дейл не позволяет себе оказаться еще ближе к нему, и, конечно, Лиам это чувствует. Допуская мысль, что его спутник разделяет его запретные желания, скульптор улыбается.
–Вот что свело меня с ума еще десятки лет назад, – усмехается Дейл.
–Это… – Лиам поворачивается, с трудом отпуская существующий лишь для него океан. Его взгляд мечется, с непривычки, по лицу Дейла, и тот вздрагивает, ловя едва заметную паузу на своих губах. -...потрясающе.

–Для чего эта комната? – Лиам, возродя в себе детский интерес, исследовал и этот дом мастера, пожалуй, с еще большей пытливостью. Он прошел на середину пустой просторной комнаты; она была значительно больше остальных, оставаясь при этом необжитой.
–Мне кажется, это идеальное место для оккультных обрядов, – усмехается Дейл. –Я хотел сделать здесь мастерскую, но уже первая скульптура подарила мне более подходящее помещение.
Скульптор восхищенно смотрит на Лиама: хоть здесь не было ровным счетом ничего, он покинул комнату не скорее всех остальных. Видя сгущающуюся вокруг источающего свет Лиама темноту, Дейл быстро моргает и предлагает ему поучаствовать в приготовлении ужина.

Они пьют вино, разговаривают бесконечно долго, и Дейл приходит в восторг от ночных пейзажей и хмельнеющего Лиама. Его гость чувствовал себя здесь еще более свободно, и это было символично: новый друг Дейла заполнял пустоту родительского дома своим звонким смехом. Иногда Лиам прерывался на половине фразы, задумчиво глядя на Вернена и терзая свободной рукой свои губы – в такие моменты сердце скульптора обрушивалось вниз.  Понимая, что поступает правильно, мастер максимально избегает физических контактов с Лиамом; провожая его в комнату, ранее принадлежавшую матери, Дейл останавливается в дверях, бессовестно крадя приготовления Лиама ко сну. Рисунки на теле Лиама – то, что мастер хотел изучить в совершенстве; это занимает все мысли и мешает его сну. Глубокой ночью Дейл прогуливается по своему дому, останавливаясь лишь у двери комнаты Уайта; боясь разбудить гостя стуком своего сердце, которое готово было разорвать грудь, мужчина отпускает ручку двери и через силу удаляется. Стоя посреди пустой комнаты, Дейл завороженно смотрит на сгущающуюся темноту, вспоминая самые страшные моменты своей жизни.

[NIC]Dale Wernen[/NIC][STA]the artist[/STA][AVA]http://s017.radikal.ru/i422/1509/28/d8050ae1c864.png[/AVA]

Дейл открывает глаза и выпускает из легких не умещающийся даже так – прибрежным воздухом холодного залива – океан из себя, наполняясь взамен сладким предвкушением еще одного дня наедине с Лиамом Уайтом. Неподвижно скульптор смотрит вдаль, и для этого момента существовала вся его жизнь. Полностью отдаваясь настроению, мужчина улыбается и не желает избавляться от мыслей: пусть сегодня начнется хотя бы в его мыслях, голове. Его гость еще спит, ведь солнце едва тронуло прозрачные облака; Дейлу же особенно нравились рассветы в этом месте. Он хотел бы разделить и эти моменты с Лиамом, но не посмел прервать его сон; это не важно, ведь для них – все время в жизни. Прокатывая в мыслях уже привычное для обозначения отношений между журналистом и скульптором «мы», Дейл усмехнулся. Расправляя спину, он чувствует каждую клетку своего организма и, ощущая на себе вороватый взгляд, замирает. Мужчина чувствует себя уязвимым, и именно в этот момент к нему врывается его гость; впрочем, с ним Дейл чувствовал себя уязвимым всегда. Боясь повернуться и встретиться с ним взглядом, – а ведь недавно он обмолвился лишь немому океану о своем желании оказаться с Лиамом – Вернен продолжил, замирая в новой асане. Лиам боялся потревожить мастера, но это оставалось одним желанием для них обоих. Какой у него взгляд? Закрывая глаза, Дейл видел его слишком явно.
–Присоединишься? – он говорит это с улыбкой и видит, как его ресницы дрогнули.
–Извини, я не хотел мешать, – Глаза Лиама застланы легким смущением и сдержанным восторгом, Дейл это знал.
–Нет ни единого мгновения в моей жизни, которое я не хотел бы разделить с тобой, – Лиам несколько раз быстро моргает. Уайт проходит на веранду и, ровняясь со скульптором, садится, подбирая колени к себе. Все еще не открывая глаза и не позволяя себе преждевременно насладиться образом его гостя, Дейл вздрагивает: он, сдержанный и расслабленный в приятном напряжении, с идеальным торсом, не скрытом футболкой, и его спутник, искренний и оттого спокойный, в мешковатой пижаме и с растрепанными волосами, на фоне сплетничающего залива – Лиам все же сделал этот момент еще прекраснее. Мастер открывает глаза, но смотрит вперед, не на мужчину; тот же остановился глазами на его шее, и это искушало Дейла. Один взгляд, одно прикосновение, еще одно объятие – и Лиам становится еще ближе; Вернен хотел ощутить каждый изгиб его тела, но, к сожалению, их разделял не один только взгляд. Дейл медленно поворачивает голову к Лиаму и смотрит на него с мягкой улыбкой; даже воображения великого мастера недостаточно для повторения его, самых красивых, глаз.

Лиам идет вдоль берега, рассказывая Дейлу о своей юности: он размахивает руками, иногда ускоряется, слишком близко подходит к воде; он смотрит по большей части на скульптора, временами настолько увлекаясь, что уже не ищет внимания собеседника. В любой другой ситуации Вернен с упоением бы слушал Лиама, – ведь он сокрушался из-за того, что Уайт вторгся в его жизнь так поздно, – но сейчас мужчина воспринимал лишь отрывки рассказов, предаваясь восхищению искренностью своего спутника; в голове играл Шопен и словно его звуки, не ветер, играли с волосами Лиама, словно его звуки, не оживающие истории, заставляли его губы растягиваться в улыбке. Лиам такой легкий, и это не умаляло его силы; одним взглядом он мог заставить Вернена передумать, и это сводило с ума; океан и вино, бесконечные разговоры и их уединение, их игра в прятки с целым миром опьяняли еще сильнее.

Вечером Лиам другой, и Дейл все равно не может ему противостоять: даже его дерзость – то, от чего мастер ни за что не отказался бы. Это не вызывает в нем злость, не бьет по его самолюбию; Дейл смотрит на спутника с интересом, уже не стараясь понять, что в Лиаме Уайте столь сильно притягивает скульптора. Его сила ассоциируется с рыком приближающегося зверя, и, не в силах оставаться со своими мыслями, оживающими в непозволительной близости с Лиамом, Дейл ищет уединения. Он не мог найти объяснение происходящему с ним, да и не хотел: отпуская контроль, обнажая все свои чувства, эмоции впервые за долгое время, мужчина по-прежнему не мог обнажить свои руки, и это сводило его с ума не меньше, чем распаляло непонимание его спутника. Лиам многого не видел, и Дейл никогда не будет готов к тому, чтобы показать ему это. Скульптор вытягивает руки и, срывая с себя перчатки, долго рассматривает свои ладони. Ему довелось урвать несколько полуприкосновений к коже Лиама, и, конечно, этого недостаточно; Дейл старается не вспоминать, что ему пришлось пережить для того, чтобы стать собой, и если раньше он оправдывался, что прикосновения его рук все равно никто не достоин, то сейчас он был готов отдать всего себя без остатка Лиаму Уайту, – не важно, насколько сильно он этого желает, – но духи прошлого, смеясь, не позволяли ему этого сделать.

Заходя в комнату своего гостя, Дейл не знает, как поступит: он был готов прикоснуться к Лиаму, и тот желал этого не меньше мастера, это одновременно пугало и завораживало. Глядя в его глаза и чувствуя, как раздражение и непонимание Лиама иголками впиваются в тело Вернена, скульптор встретил новую кристально чистую ясность: его руки не способны сделать Лиама Уайта прекраснее. Извиняясь за это, мужчина приближается к его губам, оставляя на них невесомый поцелуй. Закрывая дверь своей комнаты, Дейл боится упустить это легкое возбуждение; вкус губ Лиама он уже не забудет.

Следующим утром Дейл не чувствует Лиама и с опаской смотрит на восходящее солнце. Под его же лучами они едут домой в тишине. Вернену не нравилось состояние его спутника, однако он понимал, что заставляет его так себя чувствовать: это грузом опускалось на сердце мастера. Воспитывая в себе равнодушие к окружающим, Дейл начинал смотреть на это под другим углом: ему было все тяжелее справляться со своими эмоциями не от собственного дискомфорта, но от гнета своего… друга.

Уже дома, пребывая в ставшим чуждым в последнее время одиночестве, Дейл пытается пересмотреть ситуацию, однако все его размышления рушатся воспоминанием вкуса губ Лиама. Вздыхая, скульптор понимает, что ему не хватает слов для общения с мужчиной, не хватает выдержки, чтобы смотреть в его глаза до насыщения, не хватает сил справиться со своим прошлым. Лиам не звонит и не ищет встречи: большинство материалов к выпуску готовы и, наверное, он с головой погружен в работу; Дейл всячески пытался убедить себя в том, что не обидел своего спутника настолько сильно. Набирая номер его телефона, Вернен боязливо сбрасывает, понимая, что хочет находиться рядом, когда наконец его услышит; планируя их встречу, оставляет размышления, убеждая себя, что еще не время. Он чувствовал переживания Лиама и хотел поделиться с ним: это взаимно, но это было бы воспринято не иначе как насмешка. Дейл не видел выхода; дни сливались в одно изжившее себя приключение: он рисовал, безуспешно стараясь избавиться от образа Лиама Уайта, а некогда любимое вино стало очередным острым напоминанием. Скульптура дразнила своей безупречностью, и мастер горько усмехался, ведь если бы он знал заранее, ему бы не захотелось растрачивать себя даже на этого прекрасного юношу.

Выжидая день, второй, пятый, Вернен отбрасывает попытки совладать с собой: Лиам, нахально смотрящий на него с десятков исписанных листов, въелся слишком глубоко. В редакции на него по-прежнему смотрят с непониманием-восхищением-опаской; Дейлу же теперь это казалось скучным, более того, он не знал, чувствует ли его спутник прежнее упоение публичным вниманием мастера.
–Здравствуй, Лиам, – Дейл улыбается, и линия его губ ломается обидой во взгляде собеседника. –Наше путешествие… Наверное, ты ожидал чего-то другого, ну конечно, ты не рассчитывал быть запертым в моем логове [усмешка]. Я не жду твоего скорого смирения, но лишь прошу попытаться меня понять.
Скульптор тянется рукой к плечу мужчины, но тот едва заметно одергивается, что заставляет Вернена остановиться. Уайт встает из-за стола и отходит от Дейла, скрещивая руки на груди.
–Я не хочу понимать это, Дейл, – впервые имя скульптора, произнесенное Лиамом, не овеяно восхищением. Его взгляд… Мужчина не хотел запоминать его таким. –Я не хочу знать причину, по которой ты считаешь меня менее достойным твоих прикосновений, чем кого бы то ни было. Прикосновений! [Лиам нервно усмехается и, разворачиваясь, подходит к окну]
Дейл понимает, что Уайт не закончил и ему есть, что сказать; он сдерживается, и из-за этого скульптор корит скульптуру еще больше (ведь Лиам, конечно, говорит о нем). Никогда ранее Вернен не сожалел о своем положении больше, чем сейчас; ему хотелось кричать или, наоборот, шепотом произнести истину слово за словом каждому, но это ничего не изменило бы. Казалось, так легко прекратить стенания обоих, ведь нет ничего проще невынужденных прикосновений, – эта иллюзия сжигала Дейла изнутри. Лиаму Уайту, в котором мастер увидел друга, но скоро обрек его своим спутником, было дозволено сожалеть о встрече с Верненом; и лучше бы он оставил его, списав на самолюбие мастера его замашки, но он не отступал – Дейл понимал, почему.

Скульптор медленно подходит к мужчине. Ему хотелось коснуться его волос, золотых без прикосновения мастера, обвести контур его уха, ловящего каждый шорох, разбивающий интимную тишину в кабинете, обвить его шею, несправедливо расписанную чужими художествами, сжать его напряженное плечо и скользнуть по крепкой руке к его ладоням. Его груди, едва сдерживающей биение его сердца и дрожащей от сбитого напряжением между ними дыхания, и его бедер, которые Дейл может позволить себе лишь представлять. Перчатки вновь жгли руки мастера, и тот обессиленно склонился к уху Лиама. Он хотел было что-то сказать, но, словно не по своей воле, чуть наклонив голову, опустился ниже. Оставляя поцелуй на сгибе шеи мужчины, у начала ворота футболки, Дейл задерживается чуть дольше. Он выдыхает, обжигая кожу Лиама горячим дыханием и против своей воли поднимается.

Он не отступал – Дейл понимал, почему. По той же причине мастер в одно мгновение решился на свою последнюю Просьбу.

Отредактировано Florence Candle (2015-09-04 20:28:59)

[NIC]Dale Wernen[/NIC][STA]the artist[/STA][AVA]http://s015.radikal.ru/i333/1509/e2/5a678e44cff0.png[/AVA]

Голос Лиама, глухими отголосками звучащий в голове мастера, разбивает тишину, сопровождающую последнего уже несчетное количество дней: прежде подобное положение вызывало спокойствие, теперь же оно сопровождалось страхом, коего Дейл Вернен раньше не чувствовал. Мужчина, вернее, его образ, такой живой и ясный, по-прежнему обижен; немо обращаясь к своему спутнику, скульптор слабо улыбается: он просит подождать еще немного. Сразу после встречи в редакции Дейл отправляется в свой дом у берега. Сейчас скульптор понимал, что допустил такое развитие еще при зарождении его нежных чувств к Лиаму, но решиться на это, даже спустя десятки успешных практик, никогда не бывает легко; и все же он здесь, наедине с изживающими его стенаниями и походящей на безумную привязанностью к Лиаму Уайту.

Мастер достает укромно спрятанный сундук и аккуратно, пожалуй, даже слишком, ставит его на ковер. Некоторое время он просто смотрит на него: массивный и мистически привлекательный, он едва ли походил на вещи, близкие утонченному вкусу Дейла Вернена, однако эта вещь имела важное значение в его жизни. Смахивая пыль с крышки сундука обнаженными руками, боящимися в иной ситуации столь непотребного отношения, скульптор останавливается подушечками пальцев на нарочито вычурных символах, вспоминая свое усердие при их начертании. Выдыхая, мужчина уже завороженно смотрит на содержимое его «шкатулки»: ларцы меньшего размера, уже более простые, вызывают в сердце Дейла трепетные воспоминания. Каждый из них окутан самыми откровенными секретами мироздания. Выуживая своими длинными пальцами отличный от других, более темной породы, сундучок, мастер вспоминает недвусмысленное прощание разделяющего его тайну: им, и вправду, предстояло встретиться снова, уже совсем скоро. Медленно доставая из ларца мешочек, Дейл готовится встретиться со своим прошлым. Не в силах оторваться от обнажившейся холодной и тяжелой печати, он рассматривает каждую прорезь, каждый выступ, формирующие совершенно потрясающие и одновременно ужасающие узоры. И вновь он вспоминает, как изготавливал печать своими руками: тогда они не были столь прекрасны, а их движения нельзя было назвать плавными или более – утонченными, однако это их произведение все равно вызывало у Дейла теплые чувства, схожие с гордостью. Не расставаясь с печатью в течение следующего дня, Вернен увлечен подготовкой помещения к обряду: его как в первый раз завораживали церемониальные приготовления. Внимательно наблюдая за своими руками, мастер поймал себя на мысли, что он и раньше не был бездарным; в этот момент дверь в комнату захлопнулась, противно заскрипев. Этот знак, а иначе это нельзя было воспринять, и радовал, и огорчал мужчину: встреча определенно состоится, ведь его гость указал на это, отметив заодно ошибочность суждений Дейла о своем прошлом.

Луна насмешливо переливалась, празднуя свой десятый день, и это служит очередным доказательством верности решения Дейла; с самого начала пути ему редко встречались пустые совпадения. Это произойдет завтра днем. Мастер с трудом мог описать свои чувства: он понимал необходимость поступить именно так и почти смирился с новыми для него переживаниями, не умаляющими между тем уверенность. Перед его глазами искрящиеся глаза Лиама, и, улавливая вызванную им обиду, Дейл чувствует тянущую боль в груди. Предаваясь темноте и даже не пытаясь согреться в пуховых одеялах, мужчина преступно ласкает руками своего спутника, каждое прикосновение сопровождая чуть более скупым в их истории поцелуем. Думать об этом слишком приятно, и Вернен корил себя за то, что провалился в сон столь скоро. Поутру Дейл проверяет, все ли готово, и главным вопросом является – готов ли он сам? Глядя на отражение в зеркале Лиама за своей спиной, мужчина вздрагивает, но затем, ловя его улыбку, успокаивается, провожая заблудившийся в его мечтах образ.

Вставая в центре темной, темнее прежнего, комнате, Дейл оставляет мысли о Лиаме, стараясь его защитить. Ни толики сомнения не осталось в его душе, и мастер, готовый встретить своего старого знакомого, облачает заклинания в свой голос; сейчас он еще более низкий, и каждое восклицание вибрирует в его груди. Восхищаясь красотой происходящего – Вернен никогда не мог смотреть на это по-другому – и предвкушая встречу, Дейл не представлял, насколько тяжелым даже для него окажется этот опыт.

Сердце Дейла замирает, а глаза застывают во взволнованном восторге: перед ним возвышался мужчина, и хоть образ его был слегка размыт, скульптор ни на мгновение не усомнился в его красоте; на его голове покоилась корона, представлявшая собой все сокровища мира, и это великолепие также не поддавалось сомнению. Великий Король восседал на спокойном и оттого лишь более могучем верблюде, на спине которого, однако, был лишь один горб. Помещение заполняется толпой Духов, сопровождающих Могущественного Пеймона, и даже вой их инструментов не мог отвлечь внимания Дейла от Властителя. Лукавством будет упоминание о спокойствии мастера: его душа разрывалась на части, поглощенная сгущающейся вокруг него тьмой; вместе с этим он чувствовал благодарность перед Духом и был заворожен этой ужасающей красотой. Он и ранее встречался с Демонами: то были и Могущественные Герцоги, и Великие Графы, и чести обращаться к Сильнейшему Пеймону он удостоен уже не впервые. Рассуждать об этом как о достижении или как о падении на самое дно не приходилось: именно им Дейл Вернен обязан всем тем, что имеет в своей жизни.
–О, Могущественный Пеймон, Великий Король, – Дейл говорит чуть сбивчиво, неотрывно глядя на Духа; в его словах не было фальши. –Я благодарен за твое явление и никогда не справлюсь с восхищением!
–Тебя не сложно удивить, – словно предвосхищая грядущий разговор, рычит Король, и Дейл не допускает мысли о том, что Властитель подразумевает его простого и искреннего друга. Его голос заставляет скульптора дрожать: он неестественно низкий и очень громкий; хаос музыкальных инструментов, плачущих от свиты Пеймона, кажется мелодичной колыбельной в сравнении с силой голоса Духа. –Зачем ты снова обратился ко мне?
–У меня есть просьба, – Вернен осекся, чуть не произнеся «последняя просьба». Мужчина осознавал, насколько опасно начинать беседу с Демонами, и старался быть предельно аккуратен в высказываниях, обращениях. Сегодня же перед ним восстал сам Пеймон, и это была особая честь, ведь даже многолетняя колдовская практика нечасто привлекала столь могущественных Духов. –Я прошу оградить единственного человека от моих чар, предоставив возможность касаться его, не обращая его в золото.
–Кто он? – Конечно, Король знал ответ; он заметил перемену в голосе Дейла, когда тот заговорил о единственном человеке, заставившим его полностью предаться Тьме, и теперь ему интересна была сама беседа.
–Его имя – Лиам Уайт, – Вернен замирает, понимая, что, открывая его имя Демонам, он дразнит их его непорочностью и тем не менее отдает им частичку его жизни. –Он журналист, ответственный за…
–Довольно, неужели ты думаешь, что от меня может скрыться хоть кто-то из ранее и ныне живущих? – Верблюд стал стучать копытами чаще, и это выказывало недовольство Духа. –Ты просишь о многом, и цена будет высока. Что в нем заставило тебя согласиться? И на что ради этого ты готов пойти?
–Я никогда не застану момент, достойный прервать его красоту ради единого, менее прекрасного, чем следующий его вздох, образа. И он заслуживает быть освобожденным, потому что для его страданий нет причин; равно как и мое искушение напрасно.
–Ты можешь одарить его своим прикосновением.
Дейл округляет глаза и выдыхает, а его губы содрогаются в улыбке. Он перестанет терзать Лиама и себя, открывшись ему полностью, и это не стоит ничего, от чего скульптор не смог бы отказаться, но Пеймон щедр, и это только довершает картину его величия. Прикосновение. Помрачнев, мастер осознает лукавство Короля.
–Мне недостаточно одного прикосновения.
–Тогда вместе с моим старым даром тебе придется отдать многое.
–Я готов.

Уже ночью вспоминая разговор с Духом, Дейл не может уснуть: ощущение его присутствия сохранилось, несмотря на десятки изгоняющих заклинаний, и спустя какое-то время мужчина наконец понимает, что то – тяжесть принятия условий Пеймона. Вернен не был доволен итогами этого сеанса, последнего, как ему хотелось верить: он не понимал, заключен ли договор с Королем, а если так – какова цена, которую Дейлу придется уплатить. Поселившаяся в его душе тревога, заставляет обождать; во снах к нему приходят лишь слуги Пеймона, а вдалеке светит его размытый оскал – совсем скоро Дейлу придется расстаться с условленным, и мастер готовится возложить на алтарь дражайшее его сердцу. В перечислении возможных жертв Пеймон упоминал и богатство Вернена, и его вдохновение, признание, но страшнее всего было пророчество о том, что Лиам узнает о чарах скульптора. Дома, в пустом и далеком от океана особняке, холоднее обычного, и это служит лишь следующим напоминанием о содеянном мастером. Каждый шорох предвещал воплощение самых ужасных кошмаров Дейла, и, ожидая знака, он старался совладать с собой: это все больше походило на безумие, и хотя плач инструментов Духов сменился мелодичным перестукиванием молоточков, раскрывающих его сердце, это ожидание едва ли можно было назвать спокойным. В коротком дразнящем сне Вернен видит непередаваемое буйство красок огня, борющегося с густым дымом; тот надвигался на море, и хоть оно своим беспокойством показывало готовность захватить разрушающее пламя, с каждым тоскливым треском прошлого Дейла, волны отступали. Просыпаясь еще более разбитым, мастер устремляется взглядом в потолок. Темнота сгущалась, и скульптор понимал, что то ни было сном или не ожившим страхом. Это подтверждает звонок адвоката Вернена, сообщающего уже известную новость о пожаре в родном доме Дейла, уничтожившем все. Пеймон забрал его прошлое, разрушил его спокойную гавань; вместе с тем он забрал единственное место их встречи и все будущие беседы с Лиамом за бокалом вина на живописной веранде. Мастер наивно полагал, что Властителя привлекут его скульптуры, представляющие великую ценность для мира искусства и оцененные сотнями тысяч долларов; он успел попрощаться со скульптурой его матери, годами покоящейся в его студии, и извиниться за этот выбор в пользу его спутника, скульптуру прекрасного юноши же он нарочито пропустил, не желая обращаться к нему теперь, потому что он – часть переживаний Лиама и, что ужаснее, часть его восхищения, предназначавшегося лишь мастеру. Вместо этого он воплотился в пламени, навсегда воспрещающем Дейлу вернуться хоть в мыслях к своей непорочности. Скульптор сокрушался и торжествовал: его тоска на мгновение сменялась мыслью о возможности прикоснуться к его спутнику, а в следующий раз последнее чувство занимало его почти весь путь до редакции.

Мирясь с неуемной головной болью, с каждым стуком молоточка лишь усиливающейся, и забывая сопровождающее его безумное волнение, Дейл подходит к Лиаму, и следующие секунды – самое долгое путешествие в его жизни. Руки его спутника теплые, а кожа женственно мягкая, и Дейл не мог вынести это дольше одного мгновения: с первым прикосновением в его новой жизни он почувствовал первую, не испытываемую ранее боль. Его ладони горели, не покрываясь ожогами, и эта боль уколами заполняла все тело скульптора; он не понимал, почему Пеймон испытывает его и вторым условием тоже, ведь он сказал, что физическая боль при прикосновениях, столь дорогих для Дейла, недостаточная плата за его непочтительное отношение к прежним дарам. Его мысли, не успевая обрести форму то ли от незримых увечий, то ли от красоты и ясности глаз Лиама, разбивались на осколки, замирая в тишине. Дейл кротко смотрит на переплетение их пальцев; это прекрасно – чувствовать его тепло, касаться его кожи, кожи Лиама Уайта, забравшего сердце скульптора еще при первой встрече; принимая свою боль как жертву, лишь распаляющую чувства к мужчине, Дейл поддается обуревающим его чувствам и касается губ Лиама. Запретная Дейлу близость подкашивала его ноги и приводила в детский совершенно восторг; ужасная боль держала в напряжении все тело, но это лишь довершало прекрасность момента.
–Надеюсь, теперь ты перестанешь сомневаться, – Дейл говорит это чуть сбивчиво, не желая отрываться от мужчины; его глаза прикованы к губам Уайта, и, не дожидаясь ответа, скульптор снова его целует. Отдаваясь Лиаму без остатка, Вернен берет его лицо обеими руками и подходит еще ближе, заставляя того опереться о стол. Контролировать себя при столь стремительно распаляющемся возбуждении становится все сложнее, и мастер резко отрывает руки от его кожи, не в силах терпеть усиливающуюся с тем боль, прерывая поцелуй и изнеможенно упираясь лбом о лоб Лиама.

В его глазах снова мерцают тысячи огней, и Дейл не способен решить, что более прекрасно: этот взгляд или слегка опухшие влажные губы Лиама. Улыбаясь, он словно на прощание кладет руку на плечо мужчины и большим пальцем поглаживает открывающийся у воротника рубашки участок шеи Уайта, противостоя болезненным покалываниям по всему телу. Уайт первым выходит из кабинета и, волнительно осматривая своих коллег, выдает себя; Дейл лишь улыбается этому, поправляя перчатки: этот жест был для них, искушенных журналистов, готовых подхватить новый поток сплетен о более интимных отношениях скульптора и Лиама.

Дейл замечает, что участок татуировки на шее мужчины, которой коснулись обнаженные пальцы Вернена, заполнился золотом, и это заставляет его сердце замереть от восхищения.

Отредактировано Florence Candle (2015-09-04 20:31:04)